"Лидия Львовна Арабей. Мера времени (Повесть) " - читать интересную книгу автора

чтобы надежда не блеснула тем обманчивым лучом, после которого становится
еще темнее. Михаил Павлович смотрел на Реню, и во взгляде его были и страх,
и радость, и надежда, и боль.
Он снова поднялся, снова подошел к двери в спальню, заглянул туда.
Казалось, он колеблется: не разбудить ли, не рассказать ли все и ей.
Вздохнул, прикрыл дверь, вернулся к Рене.
- Я с ними не был тогда, ничего сам не видел, но Антонина Ивановна
много раз об этом рассказывала, так что, считайте, все подробности мне
известны, - начал Михаил Павлович. Он старался взять себя в руки, и хотя
голос у него еще дрожал, лицо стало спокойнее. - До войны мы жили в Гродно.
Там стояла наша воинская часть. А когда началась война, вы же знаете, что
творилось в первые дни... Хотя вы-то как раз и не знаете, не помните. Вы
ведь тогда совсем ребенком были... как мой Шурик, наверно... Молодежь теперь
только по книгам, по кино знать может...
Так вот, наша часть заняла оборону... Стояли мы твердо, дрались до
конца, не одна сотня фашистов навеки осталась в нашей земле, едва ступив на
нее. Но и наших полегло немало. Гибли как герои, но мало кто знает о их
подвигах. Вот почему я и взялся за свои записки. Хочу рассказать о тех,
павших в самом начале.
Сами понимаете, что в эти дни я никак не мог забежать домой даже на
минуту, даже для того, чтобы сказать одно единственное слово: уезжайте. Но
Антонина Ивановна сама догадалась: связала узел, Шурика на руки, и вместе с
соседками, женами наших командиров - на станцию. Кое-как втиснулась в вагон.
Кое-как добрались до Минска. А в Минске как раз в это время немцы вокзал
бомбили. Наши угодили в самую бомбежку. Горели вагоны, целые составы. Люди
бегают, кричат, вытаскивают из огня раненых, убитых, обгорелых. Среди женщин
поднялась паника: поездом дальше ехать нельзя, немец бомбит все
железнодорожные станции, поезда обстреливаются. Решили идти на шоссе и
двигаться дальше машинами. Наивные, думали, что машины ходят по шоссе, как и
до войны. Но, знаете, в такие минуты люди разве могут трезво рассуждать?
- Ну, и отправились они, - рассказывал Михаил Павлович, - кучка женщин
с детишками, через весь город, на Московское шоссе. А Минск горел. На улицах
валялись груды чемоданов, узлов с добром. Прямо на тротуарах стояли швейные
машины, ветер трепал занавески в пустых квартирах, а к ним уже подбирался
огонь. Потом оказалось, что и я в тот же день проходил через Минск. Может,
был совсем от моих близко, но у военных своя дорога...
С трудом добрались до шоссе. Но машины, проезжавшие по нему, и не
собирались подбирать беженцев. На некоторых было и так полно людей, а
военным машинам не разрешалось брать штатских.
И тогда они решили идти пешком. Представляю, каково ей было, - кивнул
Михаил Павлович на дверь спальни, - она тогда уже беременна была... Как
подумаю обо всем этом, многое ей прощаю и теперь... Так вот, как-то все же
дошли они до Борисова, а дальше уже не хватило сил. Да и убедились уже, что
пешком от немцев все равно не уйти. А сесть на поезд в Борисове оказалось
совсем невозможно. Здесь она потеряла своих спутниц, с которыми была вместе
от самого Гродно. Те каким-то образом втиснулись в товарняк. Удалось потом
пробиться в товарный вагон и ей. Рассказывала, что помог какой-то лейтенант.
- Миша, - послышался из спальни слабый голос Антонины Ивановны.
Михаил Павлович умолк и, выразительно приложив палец к губам, посмотрел
на Реню. Потом поднялся, потихоньку отодвинул кресло, подошел к двери,