"Соломон Константинович Апт. Томас Манн " - читать интересную книгу автора

сказал о том, что он давно связан с этим журналом. "Первый "Симплициссимус"!
Ну, конечно, я это помню. Я ждал его с нетерпеливой радостью, мое сердце
учащенно забилось, когда я наконец увидел, что он вывешен напоказ. Я купил
его в маленькой писчебумажной лавке; он был свободен от политики и лиричен.
С тех пор всемогущее время выковало из него мужчину... Надеюсь, из меня
тоже.
Я ждал каждого номера с жадностью моих девятнадцати лет8, тем более что
я сразу же послал туда свою статью9. Она вышла, она вышла! Она прошла через
два номера, вопреки всем правилам, такой превосходной ее нашли. Я как сейчас
вижу красивые двойные дукаты, которые вручил мне за нее Вассерман. (Подобных
им я уже никогда не увижу!)...
Да, я вступил в редакционный штаб, я помогал некоторое время
редактировать отдел новеллы, я не какой-то там первый попавшийся
поздравитель, я в этом доме свой человек! Когда я писал на обложке рукописи
"Да!", Гехейб это обычно зачеркивал и писал: "Нет". Пожалуй, он был прав; мы
не могли печатать столько, сколько мне хотелось принять".
В этом лирическом и шутливом приветствии слова "свой человек", лестные
для редакции в устах большого художника и в общем оправданные - ведь он
действительно напечатал в "Симплициссимусе" один из своих первых рассказов,
ведь он и в самом деле проработал там за сто марок в месяц почти два года, -
могут быть верно поняты только с учетом их шутливо-лирического, "юбилейного"
тона. Время от времени он брал из редакции по нескольку рукописей,
прочитывал их у себя дома и возвращал с короткими письменными отзывами. В
редакционных заседаниях он, как правило, не участвовал и не раз прибегал к
услугам почты, чтобы оповестить Хольма о мелких текущих делах. "Дорогой
господин Хольм, - писал он 20 февраля 1899 года. - Вчера, в воскресенье, я
был от 11 до 12 часов в бюро, но, как Вы знаете, увидеть Вас мне не удалось,
ибо, вероятно, Вы лежали еще в объятиях любви. Есть ли у Вас какие-либо
сообщения для меня? Предлагаю подлинник предложенного перевода (на Ваше
усмотрение. Если он никуда не годится, пришлите мне его скорее обратно).
Затем, поскольку с первыми Вы так быстро разделались, еще три маленькие
рукописи... В "Литературном эхо" я прочитал, что "Воскресение" Толстого
выходит по-немецки у Дидерихса, Флоренция и Лейпциг. Думаю, что не вправе
утаивать от Вас эту новость". К рукописям, судьба которых в какой-то мере
зависела от его отзыва, молодой рецензент, как видно из приведенных выше
воспоминаний, относился снисходительно, объектом его требовательности был и
тогда уже преимущественно он сам.
Кроме того, нужно иметь в виду, что в ведении Томаса Манна находился
только отдел новеллы, а лицо журнала определялось не столько его
беллетристическими публикациями, сколько злободневными стихами, карикатурами
и фельетонами, так что "свобода от политики" вовсе не была характерна для
"Симплициссимуса", хотя первый номер еженедельника восхитил юношу именно ею.
Политическая сатира не занимала его всерьез и после. Вскоре после отъезда в
Италию он прочитал в "Симплициссимусе" фельетон Ведекинда, написанный в
форме интервью с вымышленной фигурой - "выдающимся русским новеллистом и
эссеистом" Рогожиным, который, проездом в Швейцарию задержался на несколько
дней в Мюнхене. Заявив интервьюеру, что Мюнхен самый забавный город, который
он когда-либо видел, Рогожин жаловался на то, что в России конфисковали его
новеллу "Пожар в Никольском". Интервьюер отвечал: "У нас, несмотря на все
вопли недовольных о духовном рабстве, подобные вещи, по-моему, невозможны".