"Татьяна Апраксина, А.Н.Оуэн. Пустите детей ("Pax Aureliana" #1)" - читать интересную книгу автора

От пролитого чая поднимается ароматный пар. Пахнет клубникой, смешно и
глупо пахнет клубникой, клубника - розовая, почти алая, розовое и синее
плохо сочетаются, господин Сфорца пьет неправильный чай, ему стоило бы пить
темно-коричневый с прозеленью, закопченный лапсанг сушонг.
- Бросай!
- Назад! - требует юноша, чуть нажимает на лезвие, на тон, на позу - он
опасен, они должны видеть, что он опасен, потому что охрана, которая так
сплоховала, пропустив его сюда, может не понять намека...
Человек за ноутбуком поднимает глаза. Непрозрачная лазуритовая - взгляд
невольно ждет золотых прожилок, как на шпалерах - радужка окружена
желтоватым, в красной паутинке лопнувших сосудов, белком.
Он смотрит прямо перед собой, не видит никого; руки по-прежнему пляшут
по клавишам, скорость не снижается. Впереди, перед господином Сфорца -
картина в раме. У художника такая сложная фамилия - Ай-ва-зов-ски, - но
картина простая и совсем, каждому понятная: волна, люди привязались к мачте,
а волна сейчас захлестнет обоих с головой, и - все, конец...
- Вы не могли бы тут не орать?! - противным, склочным голосом
произносит господин Сфорца.
Юноша роняет бритву.
Охранник сочувственно улыбается.

***

Алваро боится.
Он не боялся все семь месяцев, которые потратил на подготовку к
покушению. Не боялся в кабинете рядом с господином Сфорца. Начал только
сейчас. Руки заломлены и прикручены к изголовью какой-то странной кровати,
кажется, хирургической, ноги тоже привязаны, из всей одежды оставили одни
плавки, это не страшно, страшно, что за то время, пока спускались на лифте,
и по дороге в подвал отвесили только три серьезных удара - когда
сопротивлялся.
Хотели бы убить - убили бы уже сотню раз, значит, господин Сфорца хочет
чего-то похуже, а о нем говорят разное, настолько разное, что вычленить
правду невозможно, а уж тем более - предугадать свою участь.
Камера похожа на больничную палату, из которой вынесли все
оборудование. Гнусный серо-бежевый пластик, наверное, мертвый на ощупь,
потускневший никель с оспинами ржавчины. Хуже всего - вонь асептика,
хвойная, тошнотворная. Зачем столько? Кровь замывали со стен, с пола?
Алваро некуда деваться. Он должен был умереть полчаса назад, сказав
десяток слов - они бы разошлись по всему миру, кабинет ведь нашпигован
камерами. Подвал, конечно, тоже, но эти записи станут достоянием гласности
только в одном случае: кто-то возьмет штурмом резиденцию господина Сфорца.
- Эт-та что еще за наскальная р-роспись? - холодный острый палец
втыкается между ребер. Юноша вздрагивает. Дважды. Потому что руки у
господина Сфорца ледяные, и потому что боится щекотки.
"Почему он заикается? Он же никогда... речи... выступления... прямой
эфир?"
Потом Алваро понимает - нет, не заикается, просто мерзнет: в камере и
впрямь очень холодно, - и мерзнет с удовольствием, с наслаждением растирая
по плечам крупные мурашки, стучит зубами и позевывает между словами.