"Аньци Минь "Красная Азалия" Жизнь и любовь в Китае" - читать интересную книгу автора

грамотами. Самую большую повесили в рамке на стену. Там говорилось:
"Честь и слава скобяной мастерской Ули!"
Я ходила в начальную школу "Великое счастье". Это примерно в шести
кварталах от дома. Новые одноклассники потешались надо мной, вернее
над всегдашней моей курткой в сплошных прорехах. Я надевала ее в любое
время года. Она досталась мне в числе прочего от моей двоюродной сест-
ры. Бутончик носила вещи, из которых вырастала я, только латались ру-
кава и ворот. Потом наступал черед Жемчужины. Заплат становилось еще
больше. Она старалась быть поаккуратнее, но вещи безнадежно ветшали.
Жемчужина знала, что на очереди Звездолет. Ему и вовсе перепадали лох-
мотья. Его дразнили Блохастым. Почему-то я чувствовала себя виноватой.
Соседские дети с нами не дружили. Часто задевали нас, дразнили то
Блохастыми, то Помойкой. Отец говорил, что ему не по карману купить
нам новую одежду только для того, чтобы нас уважали. "Учитесь хорошо и
вас зауважают, - твердил он. - Плохие дети могут отнять у вас школьные
сумки, но не способности". Я воспользовалась отцовскими наставлениями
и преуспела. Меня приняли в отряд детей-хунвэйбинов, а вскоре за успе-
хи в учебе назначили командиром. Во мне проснулся вожак. Сказалась
ранняя практика в семье. В те годы главным было - учиться революции. В
отряде нас учили разрушать, учили боготворить. Хунвэйбины выпрыгивали
из окон, дабы доказать свою приверженность Мао. Считалось, физическая
смерть - ничто, легче легчайшей пушинки. Вот если отдать жизнь за на-
род, такая смерть даже гору перевесит.
Мои родители никогда не говорили дома о политике. Никогда не обсуж-
далась и работа, которой они были принуждены заниматься. К 1971 году
отец больше не преподавал в институте - его направили в типографию по-
мощником секретаря. Хотя у матери был университетский диплом, она те-
перь трудилась на обувной фабрике. "Нужно слиться с рабочим классом,
это политическая необходимость", - сказал ее начальник. Партия назвала
это "программой переподготовки". Новая работа родителям не нравилась,
но при нас они помалкивали, всякая критика могла повредить нам в буду-
щем.
Мать плохо подходила к новой роли. Ее коллеги говорили, что она в
политике - недотепа. Однажды, когда в школе ей поручили написать ло-
зунг "Многие лета Председателю Мао", она ухитрилась спутать иероглифы
так, что получилось "Малые лета Председателю Мао". "Это была катастро-
фа", - рассказывала она. У матери в тот день побаливала голова, и она
плохо соображала, что пишет. Ей не дали отдохнуть, хотя у нее подня-
лось давление. "А Председателя Мао я всегда любила", - уверяла она
позднее. Ее подвергли критике на еженедельном политсобрании, где обя-
заны были присутствовать все жители района. Утверждали, будто она ле-
леяла преступные замыслы. Мать как преступница должна была понести на-
казание. Она не знала, чем оправдаться. Не знала, что предпринять.
Я набросала для нее тезисы выступления с самокритикой. Мне было
двенадцать лет. Я использовала самые известные цитаты из Мао. Предсе-
датель учит нас: "Нужно дать человеку возможность исправить свою ошиб-
ку", " Только так можно воспитать настоящего коммуниста", "Не всякий
оступившийся - преступник", "Преступно не дать оступившемуся испра-
виться". И уж воистину преступно - ослушаться указаний Мао. Мать выс-
тупила по моей шпаргалке и была прощена. Вернувшись домой, она сказа-