"Минь Аньци. Рассказы" - читать интересную книгу автора

опере, словно в тюремной камере. Стены моей лоджии пестрели портретами
оперных героинь. Где бы я ни была, я напевала оперные арии. Мать слы-
шала, как я пела во сне. Она считала, что я сдвинулась на опере. И это
было правдой. Без оперы я дня не могла прожить. Я приникала к радиоп-
риемнику, силясь различить дыхание певицы. Старалась подражать. Ария
юной девушки из оперы "Легенда о Красном Светоче" называлась "Не прек-
ращу борьбы, покуда живы звери". Исполняла ее Железная Слива. Допелась
я до того, что сорвала голос. Очень уж хотелось взять самую высокую
ноту:
Мой отец, как сосна, его воля крепка, Героический дух его чист, Ис-
тинный он коммунист! Иду за тобою вслед, Колебаний-сомнений нет. Крас-
ный Светоч вздымаю ввысь, Это мой путеводный свет, Твой со зверьем
продолжаю бой, Поколенья идут за тобой...
Я помнила наизусть либретто всех опер: "Красный Светоч", "Пруд Шац-
зя", "Ловушка Тигровой горы", "Залив", "Рейд полка Белого Тигра",
"Песня Драконьей реки". Отец не выносил моих громких дуэтов с радио и
всегда восклицал: "Может, проще тебя на кухонную стену водрузить вмес-
то репродуктора?"
Бабушка привезла нам из деревни курочку. Старый портной, наш сосед,
был потрясен обилием темно-бурых перьев вокруг куриного клюва. "Да у
нее борода как у Карла Маркса", - изрек он, глянув на курицу. Так ее и
прозвали Борода. Она была любимицей деда и бабки. К ним-то она вообще
двухдневным цыпленком попала. Когда настали тяжелые времена и кормить
Бороду оказалось нечем, бабушка надумала зарезать курицу. Привезла
несчастную к нам в Шанхай и велела съесть за ее, бабкино, здоровье.
"Все равно ей нестись еще срок не пришел". Слушая такие слова, Борода
наклоняла гребешок и возмущенно квохтала. Гребешок рдел, словно пылаю-
щий уголек. "Сварите в сорговом вине, прямо пальчики оближете", - нас-
тавляла бабка. Мы стали просить ее отведать курицу вместе с нами, но
бабушка заявила, что у нее на курятину аллергия, подхватила свои ко-
томки и умчалась так быстро, что, казалось, ее крошечные ножки едва за
ней поспевают.
Но кто зарежет Бороду? "Только не я, - сказал отец. - Мне и есть-то
ее невмоготу, раз я ее живой видел". И он уставился на курицу. Борода
поводила головой и квохтала, чистила перышки клювом. Отец вернулся к
своим занятиям. Борода взмахнула крыльями и направилась к матери.
"Нет, нет, - воскликнула мама, - вы же знаете, я никого не могу
убить". И она посмотрела на меня. Дети тоже воззрились на меня. Я зна-
ла, что они хотели сказать: "Ты у нас самая смелая, тебе и резать".
Ладно, справимся. На кухне я сто раз имела дело с живыми голубями, ля-
гушками, крабами. Курица? Да десять минут каких-нибудь, и курица будет
ощипана. Что я, не видала на рынке, как с утками управляются? Мясник
чикнет по горлу, потом подвесит за ноги, чтобы кровь стекла, опустит в
котел с кипящей водой, мигом выхватит и ощиплет.
Брат и сестры согласно кивали. Уж они-то никогда не сомневались в
моей решительности. "Только вынеси ее во двор, и чтобы я ни звука не
слышала, - сказала мать, а потом, удержав меня за рукав, спросила: -
Может быть, попросить верхних соседей?" - "Зачем?!" - воскликнули мы
хором. "Не хочу, чтобы мои дети видели, как убивают". В этом была вся
наша мама. Она всегда заставляла отпускать на волю птенцов, котят. "Мы