"Сергей Антонов. Поддубенские частушки. Из записок землеустроителя" - читать интересную книгу автора

вплотную к окну. - Ты стараешься верить... Даже чересчур стараешься верить.
А знаешь почему? Потому, что тебе надоело одному. Ты, наверное, думал:
"Долго ль одному жить? Чего ждать?" Думал так?
Семен что-то ответил.
- Значит, думал. Я почувствовала это в первый вечер. Когда мы с тобой
шли из Игнатовки. А мне, Сеня, мало этого. И тебе мало.
Семен подошел к окну и спросил:
- А ты меня любишь?
- Не знаю, - ответила Люба. - Ты не сердись. Это не значит: "не люблю".
Это честно - не знаю. От тебя зависело, чтобы я говорила яснее.
Они отошли в глубь комнаты, и снова вое стихло. На улице снова появился
Гриша и пошел обратно, но уже гораздо медленнее. Поравнявшись со мной, он
поздоровался и спросил, не видел ли я Наташу.
- Вчера с ней уговорились идти ко мне радио слушать, - сказал он, - а
дома ее нет... У вас там, где вы живете, линоксиновые трубочки для изоляции
не продаются? Не знаете? У нас их и вовсе не достать. Интересно, куда она
подевалась?
Гриша сел рядом со мной и грустно вздохнул. Некоторое время мы молчали.
- Да ведь она, наверное, здесь, у Семена! - вдруг радостно воскликнул
Гриша и хлопнул себя ладонью по колену. - Они же там речь составляют!
Он бросился к окну, и лицо его разочарованно вытянулось. В свете
падающего из окна луча я разглядел, что Гриша одет необычно нарядно. На нем
был длинный модный пиджак и шелковый галстук, затянутый так туго, что концы
воротничка торчали.
- Там ее нет, - сказал он, вернувшись. - Там только Любка с Семеном.
Он долго размышлял, уставившись на свои ботинки, и казался таким же
неподвижным, как калитка, как все вокруг, усыпленное лунной ночью.
- Да ведь она в Игнатовке! - протяжно проговорил он наконец, словно
утешая не себя, а меня. - У них там семинар сегодня. И как я не догадался!
Он весело достал коробку "Казбека", распечатал ее ногтем, сунул в рот
папироску и похлопал себя по карманам. Спичек у него не оказалось. Не было
их и у меня. Гриша махнул рукой и сунул папиросу за ухо.
- Очень просто. Она в Игнатовке, а я голову ломаю. Вот всегда... - Он
оборвал фразу и прислушался.
Издали, из поддубенского леса, доносилось пение.
Вдоль деревни тянулась полоса деревьев, прикрывающая Поддубки с
северной стороны от ветра. Рощица шла сразу за избами, подступала к
огородам, словно обнимала деревню у околиц, и была такая узкая, что ночью
сквозь деревья просвечивали огни изб. Но в этих безлесных местах и такие
поросли были редкостью, и когда еще во время войны невесть откуда в рощицу
забрел волк, поддубеицы совсем загордились и стали всерьез называть
небольшую полоску деревьев лесом. Они любили свой лес и знали наперечет все
березки и сосенки. Матери пугали детишек лесовиком, учительница водила туда
своих питомцев собирать листья для гербария, ребятишки играли в лесу в
партизан, а старики если и обламывали ветки берез, то только для веников,
чтобы в субботу попариться в баньке.
Летними ночами по прохладной лесной тропинке гуляли девчата и пели
песни.
И вот теперь, когда мы с Гришей сидели на крыльце, из леса донеслись
голоса: