"Сергей Антонов. Поддубенские частушки. Из записок землеустроителя" - читать интересную книгу автора

торопиться, потому что она должна уходить на комсомольское собрание.
Я почти дошел до Наташиного дома с нарядными, выкрашенными в зеленый
цвет наличниками, как меня остановила старушка, одетая в дырявое пальто и
рваные башмаки.
- Ты, сынок, из области? - спросила она, тронув меня за локоть. - Хоть
бы ты припугнул наших хозяев. Топить печку вовсе нечем, сучки на дороге
сбираю... - Подбородок ее задрожал, и она беззвучно заплакала. - Хоть бы они
мне дровец привезли... Одна осталась. Братья бросили, сынов нету, а работать
через силу не могу...
Я посоветовал ей обратиться к бригадиру или председателю колхоза.
- Да чего мне к ним ходить? Все одно без толку. Только и слава, что
председатель, а никакой в нем заботы о людях нет. Ты бы его припугнул,
сынок.
Я, как мог, объяснил старушке, что я землеустроитель. Она перестала
плакать и спросила:
- Так, значит, из колхоза в колхоз и ездишь?
- Так и езжу.
- И зимой тоже ездишь?
- И зимой. Поживу дома дня три и снова еду... Старушка жалостливо
посмотрела на меня и спросила:
- Это что же у тебя, принудиловка, что ли?
- Нет, обыкновенная работа.
- Обыкновенная?.. - недоверчиво протянула она. - Может, ты деньги
растратил, или что?
Я сказал, что люблю свое дело и учился ему пять лет. Старушка опасливо
оглядела меня с ног до головы и отошла, видно решив, что у меня, как
говорят, "не все дома", а я снова зашагал к Наташе. На мой стук не ответили.
Ни в сенях, ни в комнатах никого не было. Наверное, Наташа уже убежала на
собрание, пока я разговаривал со старушкой. Я уже решил уходить, но заметил
на столе, под кружкой, лоскуток бумаги. Округлым, ясным почерком на нем было
написано: "Дочка! Пошел на скотный двор. Сделал все, как велела. Картошку
поставил в печь, щи - тоже, молоко вынес в сени. Забеги за матерью к
Дементьевым. Хватит ей там шуметь".
"Значит, она еще не приходила. Надо подождать", - решил я и сел.
Я и прежде бывал в этой комнате, но теперь не узнавал ее: комната
выглядела по-новому. Раньше у крайнего окна находился столик, на котором
лежали игрушки младшего наташиного братишки Андрейки: заводной мотоцикл,
деревянный грузовик и мельница из консервных банок. Теперь не было ни
столика, ни игрушек. Раньше у двери, возле перегородки, стоял комод, а
теперь только ровный прямоугольник невыцветших обоев обозначал его место.
Большой стол, застланный новой голубой скатертью, поделенной складками на
ровные квадраты, был переставлен на середину, а окна затянуты чистой марлей.
Белоснежные взбитые подушки лежали на кровати, едва касаясь ее, словно
надутые воздухом. В комнате хорошо пахло свежими березовыми вениками.
Заглянув за перегородку, я увидел там и комод, и столик с игрушками,
приставленные почти вплотную к хозяйской постели. Там же помещалась и
этажерка Федора Игнатьевича с томиками сочинений Сталина и с книжками по
животноводству.
Пока я осматривался, стараясь сообразить, зачем сделана эта
перестановка, появилась мать Наташи, женщина лет тридцати пяти, статная И