"Сергей Антонов. Лена" - читать интересную книгу автора

- Я их лучше утюгом, - говорила Наталка, внося в комнату брюки.
- Как хочешь - возле печи суши или утюгом, - гудел за спиной ее Павел
Кириллович. - Ты бы, Лена, сходила деревню, пусть подводу пришлют. Мост-то,
оказывается, не разбирали.
- Я по реке пойду.
- Я тебе дам по реке!..
- А неужели шестнадцать километров крюку давать?
- Да ну тебя! Никуда не ходи. Сами догадаются, пришлют.
Павел Кириллович уставился в окно. На дворе лежали яркие лужи, и
коричневая земля возле крыльца была вся истыкана четкими следами куриных
ножек. Светлая тропка тянулась к колодцу. Дальше виднелся кустарник, а еще
дальше - худенький еще, сквозной лесок.
За кустами прохаживался агроном. Очень внимательно, со всех сторон,
рассматривал он осину, которая растет рогатиной у самой опушки. Иногда он
нетерпеливо оглядывался на окна.
- Зачем товарищ Дементьев там ходит? - спросил председатель.
- А я почем знаю, - откликнулась Лена. Председатель подозрительно
посмотрел на нее.
- Ну ясно. Опять ты над ним потешаешься. Я бы на его-то месте опоясал
бы тебя разок вожжами... Ведь ученый человек, а ходит круг осины, как
тетерев. Глядеть неохота!
И открыв форточку, председатель крикнул:
- Петр Михайлович, мы тут с вами говорили, а насчет калийных солей я
совсем позабыл. Зайдите-ка на минутку!


3

Контора правления помещалась в жилой избе. Большая горница была
разделена дощатой переборкой. В одной половине жил кладовщик с семьей, а в
другой решались колхозные дела. Хотя многие отстроились, но жилья все-таки
не хватало. А была деревня Шомушка до войны дворов на сто, вся в яблоневых
садах; одним концом упиралась она в реку, а другим тянулась вплоть до
изволока. Фашисты спалили весь левый порядок и половину правого, а яблони
кое-где остались, и прошлой осенью страшно было слушать, как по ночам в
заброшенных пустырях стукается оземь, падает белый налив.
Павел Кириллович, Мария Тихоновна, тетя Даша и мать Лены, Пелагея
Марковна, заседали. На дворе было уже серенько. Вечерело. В кузне перестали
стучать, на улице все смолкло, и в неподвижной тишине послышались вечерние
звуки: шорох льдин на реке, далекое-далекое похлопывание движка на пристани,
крики диких уток иа озере, и от этих еле слышных звуков мир казался
просторным, раздольным.
В конторе было неуютно. Кроме стола с тремя крашеными и одной белой
ножкой, скамьи и табурета, никакой мебели не было. Лист картона, вдоль и
поперек исписанный похожими на мурашей цифрами, лежал на столе. Правление
обсуждало вопрос о пересмотре обязательств бригад.
А за переборкой плакал ребенок, мерно поскрипывал шест зыбки и
задумчивый женский голос тянул:

Баю-баюшки-баю,