"Андрей Анисимов. Казино "DOG-GROUND"" - читать интересную книгу автора

зловещий символ. Папа хорошо помнил Собачью площадку - небольшую
асфальтированную полянку, огороженную чугунной оградкой и украшенную шпилем
памятничка. По словам папы, своим названием площадка обязана этому
памятничку. Арбатский богатей похоронил тут свою любимую собаку и поставил
ей каменный обелиск.
Отец всегда разговаривал со мной как со взрослым человеком. С
мальчишеских лет папа был моим самым большим другом. Маму в детстве я видел
реже.
Она вечерами или работала или одна ходила в гости.
Мама любила сама звать гостей, но не хотела огорчать папу. Папа служил
изобретателем в секретном институте и очень опасался посторонних людей. При
выходе из папиного института над проходной висел плакат: "Вышел на улицу -
прекрати разговоры на служебную тему!"
У меня рано обнаружился слух, и мама стала учить меня музыке. Она и
подготовила меня к экзаменам в музыкальную школу. Школа при Московской
консерватории кроме специальных занятий привила мне комплекс
неполноценности. Вокруг учились дети лауреатов. Музыкальная элита держалась
кастой.
Я как бы и считался своим, но скромное положение мамы в ранге
музыкальных знаменитостей и не бог весть какое материальное положение семьи
ставило меня в этот круг бедным родственником. Нет, в моем детстве родители
не нуждались. Папа получал приличную зарплату, мамин дедушка особую пенсию,
мама имела постоянный заработок в Росконцерте. Но рядом с семьями
музыкантов, допущенных к зарубежным гастролям, наша семья выглядела бледно.
Однокашников родители подвозили к школе в сверкающих "Волгах", одевали
в магазинах "Березка" на чеки. Чеки тогда были вроде долларов, и имели их
только избранные. Я делал вид, что это меня совершенно не трогает, но в
глубине души ужасно страдал.
В консерватории я попал в класс мастера-пьяницы. Это был выдающийся
музыкант, объездивший с концертами полсвета. Что его сломало, я не знаю.
Мы, студенты, застали его таким. Явившись на занятия совершенно
трезвым, педагог усаживал кого-то из нас за инструмент. Делая вид, что ему
надо отлучиться, открывал одну дверь (двери в музыкальных классах двойные,
для изоляции звука) и, прячась между дверями, принимал дозу спиртного.
Иногда он делал это открыто. В карманах пиджака мастера, словно патронташ,
торчали в ряд железные баночки от валидола. Время от времени он извлекал
одну из таких баночек и под видом сердечного лекарства отправлял в рот
очередную порцию коньяка. В конце урока мастер мог поймать кайф, а мог
впасть в ярость.
Студентам жилось несладко. Сегодня ты ходишь в гениях, а на завтра
педагог удивляется, как такой бездарный юноша мог попасть в прославленный
на весь свет музыкальный храм.
Наш выпуск пришелся на самый разгар "перестройки". Почуяв, куда дует
ветер, мои однокурсники всеми возможными путями стремились просочиться в
Европу и Америку. Случай представился и мне. Мой приятель Игорь Пестов,
закончивший консерваторию на год раньше по классу виолончели, несколько
месяцев работал в муниципальном оркестре Гамбурга. Пианист оркестра
собирался на пенсию. Место становилось вакантным. Диплом Московской
консерватории давал мне преимущество. Я получил официальное приглашение и
готов был его принять. Своими планами я поделился с семьей за вечерним чаем