"Артем Захарович Анфиногенов. Мгновение - вечность " - читать интересную книгу автора

прибрежьем скрывала город, не имевший ни начала, ни конца, он замер внизу,
то ли в предчувствии великого бедствия, то ли собираясь с силами. Изредка
вспыхивали топки пригородных поездов, искрили дуги ранних трамваев... Тьма
стоит до света, свет до тьмы. Аэродром истребителей Гумрак, куда они
приближались, чтобы получить прикрытие, признаков жизни не подавал.
"Терпение, терпение", - приговаривал Егошин, начиная левый, блинчиком,
блинчиком затяжной разворот вместо правого, естественного по ходу маршрута.
Не опоздав в Котлубань, он обретал власть над строем, готовый упредить
врага, и подсоблял сержантам, подлаживался под них. "Терпение, терпение", -
отдавался он необычному чувству, о котором насмешливо говорили, как о
стадном, недостойном командира РККА, а вот поди ж ты: оно благотворно. Ведь
не сравнить, как телепались его губошлепы по маршруту в Котлубань и как
цепко держатся сейчас; а истребители, поднявшись в Гумраке, усилят ударную
мощь "девятки". "Побеждают не числом, а умением". Его умение - в
сплоченности группы, осознавшей опасность, в способности летчиков
повиноваться вожаку, нашедшему решение...
Он оглянулся в сторону "деда", шедшего в связке с молодым Агеевым, и
увидел свечу, огненный факел над кабиной... Агеева? "Деда"? Он не разобрал,
потому что "ИЛ" за его хвостом дернулся, как подшибленный, встал на крыло и
крылом повалился... Не понимая происходящего, изумленно уставился он на
цветные напористые струи, потянувшиеся вдоль борта. Восхитительно-зрелищной
была их неожиданность и яркость; он подумал, что только ему дано в такой
близи и так спокойно всматриваться в раскаленный сноп. Его опасности, его
смертельной силы он не сознавал. Внезапный удар вышиб у Егошина ручку
управления. Он потянулся за ней, его швырнуло к борту и перевернуло головой
вниз. Зависнув на привязных ремнях, он все-таки поймал ручку, потряс ее,
заклинившую, и бросил...
Защелка "фонаря" кабины, предрассветная свежесть августовской ночи,
кольцо парашюта...
..."Все дело в спайке", - решил, очухавшись, Егошин, хватаясь за
соломинку.
На донском проселке в зной и кладбищенскую тишину после бомбежки
подкинул господь двум летчикам, двум Михаилам, Егошину и Баранову, бочку
пива. Баранов пображничать не прочь. Егошин же первый в дивизии трезвенник.
Под Новый год пригубил глоток шампанского - и все, ни комдив, ни милейшая
его супруга, хозяйка дома, куда с женой был приглашен Егошин, не уломали
Михаила Николаевича. Отвращения к спиртному он не испытывал - ему нравился
ореол трезвенника, отвечавший профессиональному инстинкту летной среды.
Распятая "юнкерсами" степная дорога к Дону сняла с майора честолюбивый обет.
При виде крутобокой, схваченной железом, непочатой дубовой бочки, которая
освежит, ободрит людей, он презрел свое воздержание. Он просто о нем забыл.
До самолетной стоянки, где без обычного для аэродрома порядка вперемежку
стояли "ИЛы" и "ЯКи", - метров триста, а бочка - ведер на сорок, не меньше.
Летчики переглянулись... "Молоко люблю - страсть, - счел нужным сказать
младший по должности и званию Баранов, отворачиваясь от вожделенной бочки. -
Меня мать до четырех лет парным молоком выпаивала". И снова в задумчивости
покосился на емкость, как будто перед ним был свеженацеженный, охваченный
чистой тряпицей подойник, принесенный матерью из коровника. "Ради
сюрприза, - решил Егошин. - Давай". Взялись за дело вдвоем. Под уклон
находка двинулась, непослушно виляя. Два рукастых мужика, направляя ее как