"Артем Захарович Анфиногенов. Мгновение - вечность " - читать интересную книгу автора

нужно, приноравливались, входили в темп: "Я поддам!" - "И я толкну!" - "Я
придержу!" - "А я нажму!" Откуда-то берущийся веселый склад в словах,
согласная работа увлекли обоих.
Когда начался взгорок, летчики скинули фуражки, распустили поясные
ремни. Не силу вкладывал Егошин - злость, ожесточенность. Баранов,
старавшийся рядом, еще не знал про групповой, стихийный загул истребителей в
Гумраке. Потеряв восемнадцатого, в день авиации, на донской переправе шесть
экипажей, они на ужин сходились нехотя и пили молча... Потом, пыхая на
крыльце самокрутками, мрачно салютовали из пистолетов в небо, горланили,
снова пили, первым потянулся прикуривать от электрической лампочки без
абажура и, не достав до нее, свалился мертвецки пьяный капитан, два дня
назад принявший полк... По команде дневального "Подъем!" ни один из
летчиков-истребителей глаз не продрал. А тем временем четверка немецких асов
на "мессерах", пройдя за Волгу под покровом ночи, дождалась над бахчами
появления в Гумраке штурмовиков и ударом из засады в хвост расправилась с
"девяткой" Егошина, втянувшейся в сподручный левый разворот. "Побеждают не
числом, а умением". Медленно, застревая, скатываясь и снова поддаваясь, шла
под их напором бочка с пивом, на которое для летчиков существует запрет:
пиво в авиации - вне закона. А когда вкатили сорок ведер алкоголя на
последний рубеж, навстречу взопревшим труженикам вышел дивизионный комиссар,
два ромба в петлицах. Егошин руки по швам: "Майор Егошин!" - "Не командир ли
штурмового авиационного полка?" - "Так точно!" - "Старший лейтенант
Баранов!" - "Михаил Баранов? Истребитель?" - "Так точно". - "Начальник
политотдела вашей дивизии, - назвался дивизионный комиссар. - Только что
назначен. Где штаб дивизии, пока не знаю. Откуда пиво?" - "Была бомбежка...
бочка с пивом закатилась..." - начал объяснять Егошин, смахивая пот с лица.
Тут он вспомнил о своем обете. "Чем добру пропадать, товарищ дивизионный
комиссар..." - подал голос Баранов, чуя нависавшую над майором опасность.
"Первое дело после бомбежки - похоронить убитых", - строго сказал
дивизионный комиссар. "Так ведь дышать нечем!" - "Продолжайте!.." - "Пиво
утоляет жажду..." - "Я говорю, продолжайте", - распорядился дивизионный
комиссар, рассудив, должно быть, что бочку разопьют и забудут, а вот
согласие, с каким трудились над нею два летчика, командир штурмового полка и
летчик-истребитель Баранов, их рвение в одной упряжке останутся...
Надо сказать, мудро рассудил.
Надежда на резервы, которые где-то готовятся и когда-то подойдут, -
дело хорошее, но, понимал Егощин, внушая эту надежду своим летчикам,
сегодня, в августе, под Сталинградом, она - фактор моральный. Исход
воздушного боя, успех штурмовки опираются сейчас на чувство локтя, на
взаимопомощь, на братскую верность соратнику... Брат с братом медведя валят.
Боевой вылет - это неизвестность, заставляющая неотступно о себе
думать.
Хутор Манойлин, где Егошин поутру нос к носу столкнулся с комдивом
Раздаевым, пытавшимся поймать бившую крылами пеструшку, а ночью, в кромешной
мгле, плескался нагишом, черпая теплую водицу из куриного брода, - обжитый
летчиками хутор Манойлин с вступлением в него немецких танков преобразился
грозно и таинственно. Через Волгу пыхтел к дальнему берегу широкобедрый
пароходик, отвлекая майора, унося его мысли в Заволжье, - хутор Манойлин тут
же заявлял о себе, пригвождая летчика к мшистого цвета танковой броне, к
счетверенным жерлам скорострельных орудий, нацеленным в небо, как