"Ежи Анджеевский. Никто" - читать интересную книгу автора

15. Несколько позже, уже после смерти Пенелопы. Одиссей и Телемах.
Место любое.
- Ты так много рассказывал, отец, и мне и в более широком кругу о своих
воинских деяниях и долгом странствии, ты знаменит, ты окружен славой, даже
легендой, множество людей почитают тебя мудрейшим среди греков, но почему-то
ни разу не бывало, чтобы ты упомянул, о чем ты думал, покидая царство и
родной дом.
- Очень просто, Телемах. Я думал о победе.
- Я-то твоего отъезда не могу помнить, отец, мне еще и двух лет не
было.
- Зато я тебя помню, живчик такой был, непоседа. Был ты красивым
ребенком, как теперь ты красивый юноша. Волосы у тебя вились пышными
светлыми колечками, глаза были голубые.
- Я унаследовал от матери темные волосы и темные глаза.
- О, Телемах! - рассмеялся Одиссей. - Дети для того и существуют, чтобы
меняться.
- Когда я подрос и стал уже кое-что понимать, матушка рассказывала, что
тебя, отплывавшего с дружиной на трех кораблях, провожала, стоя на берегу,
целая толпа - твои родичи, мать со мной на руках, все старейшины твоего
царства, юноши, еще не достигшие того возраста, чтобы идти воевать, слуги и
служанки. Рассказывала она также, что недалеко от нас стоял Смейся-Плачь,
всего на несколько лет старше тебя.
- К сожалению, я не мог взять его с собой. Смех на войне ни к чему.
Война - дело серьезное.
- И еще рассказывала матушка, когда попутный ветер отдалил вас от
берега, шут начал так уморительно плакать, что, хотя сердца сжимались от
горя разлуки и все готовы были зарыдать, все вдруг начали весело смеяться.
- Смех лучше, чем уныние. Годится ли, чтобы воинов провожали
погребальным плачем?
- Мать говорила, что с тех пор шута и стали звать Смейся-Плачь.
- Я-то знал этот его фокус. Если я действительно мудрейший среди
греков, то Смейся-Плачь второй после меня. Он умеет плакать и всерьез и
притворно.
- Всерьез, притворно...
И, немного помолчав:
- Ты тосковал, отец?
- А если бы не это, разве стал бы я так настойчиво преодолевать многие
препятствия, мною не заслуженные, но также и заслуженные?
- Я хотел спросить, когда ты начал тосковать?
Одиссей мгновенно, не задумываясь:
- Когда Троя начала гореть. Нет, когда уже сгорела.
- Понимаю. Но вот что трудно мне понять: почему ты, в те годы постоянно
и в первую очередь думавший о будущем, теперь все возвращаешься мыслью к
прошлому?
- Потому что о будущем я начинаю узнавать больше, чем мне хотелось бы
сказать. Больше, чем я мог бы сказать.
- Это ты-то, такой дальновидный?
- В прошлом я вижу себя всегда в окружении людей - друзей или врагов. В
окружении. Вижу себя на фоне городов, гор и долин, морей, чудес природы и
всех тех красот, которые природа может нам открыть и расточать, когда ей