"Ежи Анджеевский. Врата рая" - читать интересную книгу автора

шалашом на холме, уперев руку в бедро, солнечный свет, заливавший его,
медленно меркнул, но он терпеливо ждал, покуда последний луч не погаснет у
ног, и, когда последний луч у его ног угасал, подносил ко рту ладони и
посылал вперед, в бескрайний простор и тишину, гортанный клич - продолжая
идти, потупясь, Мод оживляла бесплотную тень движеньем ладоней, подносимых
ко рту, а молчание тени наполняла гортанным кличем, торжественно воспаряющим
в небо над изумрудной долиной, устланной первыми тенями ночи, - при этом
звуке со всех концов пастбища срывались пастухи и, крича похоже своими еще
детскими голосами, принимались сгонять в кучу разбредшихся по лугу коров,
день заканчивался, все возвращались в деревню, все уходили, только он
оставался в своем шалаше, а когда однажды вечером спустился вниз, тень,
которая по-прежнему сопутствовала Мод своим молчанием, потому что Мод шла,
упорно не подымая глаз, тень, подобно ей опутанная сетью, сотканной из теней
пущи и бликов незримого солнца, вдруг налилась почти ощутимой телесностью:
он хрупок и невысок, ненамного выше меня, всегда в короткой, до колен,
полотняной тунике, оставляющей открытыми ноги и шею, у него каштановые с
золотистым отливом волосы, слегка вьющиеся над высоким лбом, я люблю его
улыбку, которая не улыбка даже, а как бы робкое ее обещанье, его улыбка
открывает передо мной Царство Небесное, всем собой он открывает Царство
Небесное, я всегда могла молиться ему, как небесам, когда тень,
сопутствовавшая Мод, вдруг налилась почти ощутимой телесностью, она увидела
его: он был бледен той чистой и вдохновенной бледностью, которая кажется
отражением особого внутреннего света, побледневший, он сходил с холма,
который возвышался над пастбищем на краю леса, потом она увидела его среди
пастухов, онемевших от изумления, столь странным было появленье его среди
них, тогда он впервые сказал: Господь всемогущий возвестил мне, чтобы,
противу бездушной слепоты рыцарей, герцогов и королей, дети христианские не
оставили милостью своей и милосердием город Иерусалим... исповедник сказал:
кажется, дитя мое, и сейчас, когда тебе предстоит открыть душу Богу, ты
больше думаешь о своей любви, нежели о том, что говоришь с Всевышним, тень
Жака внезапно изменила очертанья, он поднял голову, - подумала Мод, - и
посмотрел на небо, я никогда не увижу неба его глазами, никогда не узнаю,
что он своими глазами видит, и сказала тихо: да, отец, это правда, сейчас,
когда мне предстоит открыть душу Богу, я все равно больше думаю о своей
любви, нежели о том, что должна открыть душу Богу, ты любишь свой грех? я
люблю Жака из Клуа, отец, а он? я люблю его, отец, и потому не умею читать
его мысли, сколько я себя помню, он рос вместе со мной и сестрой в доме
моего отца, но, должно быть, всегда, сколько себя помню, я любила его, так
как никогда не умела читать его мысли, я не знаю, что он думает, мне
неведомы его мысли, но я знаю, что он никогда не полюбит меня иначе, чем
названую сестру, в тот день, когда он наконец вышел из шалаша, а до того три
дня оттуда не выходил и не откликался, сколько мы его ни звали и ни
упрашивали, так вот, в тот вечер, когда он вышел из шалаша и спустился к
нам, и сказал: Господь всемогущий возвестил мне, чтобы, противу бездушной
слепоты рыцарей, герцогов и королей, дети христианские не оставили милостью
своей и милосердием город Иерусалим, пребывающий в руках нечестивых турок,
ибо скорее, нежели любая мощь на суше и на море, чистая вера и невинность
детей величайшие могут сотворить деянья, и, когда потом, среди мертвой
тишины, он сказал: сжальтесь над Святой Землей и одиноким Гробом Господним,
я поняла, что он никогда меня не полюбит, потому что Бог призвал его к