"Вирджиния Эндрюс. Рассвет" - читать интересную книгу автора

родилась. Я помню, как тогда пели птицы. Я смотрела на них, когда ты
вступала в этот мир, Дон. Вот почему ты так прелестно поешь. Твоя бабушка
всегда говорила, что то, на что смотрит женщина перед самыми родами, во
время родов или сразу после родов, станет определяющим в характере будущего
ребенка. Самое скверное, когда беременная женщина смотрит на мышь или крысу.
- А что тогда произойдет, мама? - спросила я, сгорая от любопытства.
- Ребенок будет ябедой и трусом.
Я так и села от изумления, когда она мне сказала все это. Мама
унаследовала так много мудрости. Поэтому я много размышляла о ее семье,
которую никогда не видела. Я хотела знать больше, но было трудно заставить
маму и папу рассказывать об их жизни в ранние годы. Я полагаю, это потому,
что они были болезненными и трудными.
Мы знали, что оба они выросли на маленьких фермах в Джорджии, где их
родные с трудом перебивались, кое-как зарабатывая на нищенское существование
на крохотных клочках земли. Оба они родились в больших семьях, которые жили
в жалких развалюхах. В них не было места для новобрачных, очень молодой
супружеской пары, уже ожидавшей появления на свет своего первенца. Так и
началась история нашей семьи - с разъездов, которым до сих пор не было
конца. Мы снова были в пути.
Мы с мамой собрали в картонку кухонную утварь, которую она хотела взять
с собой, и папа погрузил ее в машину. Потом мама положила руку мне на плечо,
и мы обе бросили последний взгляд на эту скромную маленькую кухню.
Джимми стоял в дверях и наблюдал. Его глаза превратились из озер печали
в черные озера гнева, когда папа пришел нас поторопить. Джимми обвинял его в
нашей цыганской жизни. Иногда мне казалось, что, может быть, он не был прав.
Папа отличался от других людей - он был более непоседливым, более нервным. Я
никогда не говорила этого, но я ненавидела, когда по дороге домой с работы,
он останавливался у бара. Тогда он обычно возвращался домой в дурном
настроении, становился у окна и смотрел в него, словно ожидая чего-то
ужасного. Никто из нас не смел заговорить с ним, когда он пребывал в таком
настроении.
- Ну, нам пора ехать, - сказал он, встав в дверях, его глаза стали еще
холоднее, когда на секунду остановились на мне.
На какое-то мгновение я окаменела. Почему папа посмотрел на меня таким
холодным взглядом? Словно он обвинял меня в том, что мы должны уехать.
Как только эта мысль пришла мне в голову, я отогнала ее прочь. Просто я
дурочка! Папа никогда бы не обвинил меня ни в чем. Он любил меня. Он просто
сходил с ума, потому что мама и я были такими нерасторопными и копушами.
Будто прочитав мои мысли, мама неожиданно проговорила:
- Правильно.
Мы направились к двери, потому что обе знали, каким папа может быть
непредсказуемым, если его голос становился таким напряженным от гнева. Никто
из нас не хотел вызвать его ярость. Мы закрыли за собой дверь, точно так же,
как до этого закрывали дюжины других.
На небе было всего несколько звезд. Я не любила беззвездных ночей. Эта
была одной из таких ночей - холодная, темная, все окна в домах вокруг были
черными. Ветер гнал по улице обрывок бумаги, где-то вдалеке лаяла собака.
Послышалась сирена. "Наверное, кому-то было плохо, - подумала я, - какого-то
беднягу везли в больнице, а может быть, это полиция гналась за
преступниками".