"Леонид Андреев. Жертва" - читать интересную книгу автора

основу ее семейного благополучия. Убитый горем Михаил Михайлович очень мало
внимания обратил на деньги и с глубоким, еще более возросшим уважением к
памяти Елены Дмитриевны вступил в брак только через год, по истечении
траура; и Таисия, у которой и характер и лицо заметно изменилось к лучшему,
нисколько не противоречила ему. Но и венчались они скромно, только при двух
шаферах, товарищах Веревкина, и венец над огромными его щеками придавал ему
внушительный вид какого-то древнего, но очень скромного бога счастья.
Потом было у них с Таисией много радости с устройством квартиры, с
мебелью и арматурой, потом со счастливым рождением первого ребенка, девочки,
названной в честь бабушки Еленой, Леночкой - жертва не оказалась бесплодной.
Но и люди не оказались неблагодарными, и если Таисия больше молчала, храня
свою тайну, то Михаил Михайлович каждый день вспоминал о маман и твердо и на
все времена для детей и внуков установил ее культ.
Он говорил Таисии:
- Маман умерла, но маман должна незримо присутствовать среди нас и
благословлять наше маленькое гнездышко. Но не подумай, Таисия, что это
какие-то деньги, которые ее благородная душа оставила нам: я готов бы всю
жизнь работать поденщиком, только бы она была бы жива!..
- Я знаю, Мишель. Ты сам - благороднейший человек.
- Что я! - искренне восклицал Михаил Михайлович, - что я! Я человек
маленький, я человек работающий, но она, наша дорогая, наша незабвенная...
ты помнишь, Таисия, как мы гуляли по пляжу? И можно ли было подумать, что
какая-то глупая случайность погубит эту драгоценнейшую - драгоценнейшую
жизнь!
И по огромным щекам его медленно стекали маленькие искренние слезинки и
застревали в нафабренных усиках. Так он и до сих пор любил величавую Елену
Дмитриевну, продолжал поклоняться ее дармоедству.
С маленькой карточки Елены Дмитриевны было сделано увеличение в лучшей
мастерской и в роскошной раме повешено в кабинетике Веревкина, прямо над его
головою; и за рамою - это была мысль Таисии - торчал пучок искусственных
цветов. Что цветы! - Михаил Михайлович и лампаду бы повесил, не будь это
явным кощунством и в то же время смешным преувеличением, что он и сам
сознавал в спокойные минуты. Но взгляд, в одиночестве и даже при людях,
обращенный им на портрет, был взглядом молящегося; и в ответ ему смотрели с
портрета большие глаза Елены Дмитриевны, слегка подведенные ретушером,
веселые, как от пьянящего газа, и водянистые. Даже в фотографии
чувствовалась их бездумная голубизна, как у тех цветочков, что через тонкий
слой слюды невинно смотрят с белого изразца.
- Она смотрит! Она смотрит! - восклицал Михаил Михайлович, переходя с
одного конца комнаты в другой и всюду встречая этот прямой и веселый взгляд:
Таичка, она смотрит!
- Да, это удивительно, - соглашалась Таисия, также переходя из одного
угла в другой и наклоняя голову: - Это прямо поразительно, Мишель!
Но одна, убирая письменный стол мужа, неохотно смотрела на портрет; раз
только, задумавшись, с метелкою в руке, больше получаса вглядывалась в глаза
и губы Елены Дмитриевны, словно изучала их или чего-то искала. Потом с
легким вздохом принялась за уборку: одно Таисия знала твердо - что и на
пытке, и на самом Страшном суде не выдаст она тайну о смерти матери.
То спокойствие и даже некоторая мудрость, которые сразу пришли к ней со
смертью матери, уже не покидали ее; и на многое, что прежде волновало ее до