"Леонид Андреев. Жертва" - читать интересную книгу автора

эти ненужные, злые и страшные деньги. Сон был страшный, и старуха стонала,
металась по постели, задыхаясь и плача, пока гневным толчком не разбудила ее
Таисия.
- Что же это такое! - плакала от злости и горя Таисия, - куда мне от
тебя деваться? Богом клянусь, я больше не могу!
- Таичка!..
- Я человек работающий, я не могу без сна, а ты храпишь, как мопс - как
вам не стыдно, и где у вас совесть? Что же это! Я и не ем, и не сплю:
хотите, чтобы я сейчас же яду приняла? Я человек работающий, я и жизни не
видела за работой... куда мне деваться? Куда?
- Мне сон страшный приснился, я не виновата, я больше не буду.
- Врете вы! Сон - какие у вас сны! Нажралась за ужином, вот и храпит...
Ах, куда же мне деваться от тебя!
Укрылась с головою одеялом и долго еще и горько плакала, пока не
затихла. А мать, боясь возвращения сна и что снова она разбудит Таисию
стонами, долго лежала с открытыми глазами; потом, борясь с набегающей
дремой, села на кровати и до утра вздрагивала и никла головой, на которой
пышные волосы вздымались, как старинный придворный парик.

V

Страха перед смертью Елена Дмитриевна совершенно не испытывала, так как
не понимала самого главного: что такое смерть? В ее представлении смерть
имела только два образа: похорон, более или менее пышных, если военных, то с
музыкой - и могилки, которая может быть с цветами или без цветов. Был еще
тот свет, о котором рассказывают много пустяков, но если чаще молиться и
верить, то и на том свете будет хорошо. И чего же ей бояться, если мужу,
полковнику, она никогда не изменяла?
И не о смерти она думала, не о ее существе, пугающем людей, а о том,
что самоубийцам не платят, если они страхуются, и надо сделать какую-то
случайность, представить некоторый театр - тот самый театр, в котором
когда-то она так любила кушать конфеты и груши дюшес. Но что представлять?
Сбивчивы и путаны были образы, возникавшие в непослушном воображении Елены
Дмитриевны, и были минуты столь трудных и неразрешимых противоречий, что
сидела она как потерянная с совершенно бараньим видом, раскрыв рот и выпуча
свои голубые, побледневшие, бездумные глаза.
"Что же это я сижу? - говорила она себе, будто в этом заключалось все
недоумение, - что же это я сижу и сижу? Сижу и сижу?"
Но не только она сидела: она и по садику бродила, и на пляж выбиралась,
но и это не облегчало понимания. Походит и начнет себя спрашивать: "Что же
это я хожу?" Кроме того, на пляже встречалось много знакомых дам - у нее
всегда набиралось множество знакомых - и начиналась болтовня, приятные
разговоры о здоровье и дачниках, и совсем терялось соображение, где-то в
самом низу задыхалась придавленная мысль. И опять вопрос: "Что же это я
говорю? Все говорю и говорю?"
И не будь колдовских тридцати серебреников, пожалуй, вернулась бы к
прежнему бездумью изнемогавшая Елена Дмитриевна, но с ними под конец
преодолела все затруднения и поняла-таки, что ей надо представить на ее
театре без конфет и груш дюшес: надо ей представить - во-первых, счастливую
мать, всем довольную, веселую; во-вторых - хорошо одетую, пожилую барыню,