"Леонид Андреев. Дикая утка" - читать интересную книгу автора

определенный час выйдет грабитель на добычу, а добрый уляжется спать и
заткнет уши ватой. Вот он сидит и пишет, и думает, что из этого что-нибудь
выйдет, а все это суета сует и томление духа. Тысячи лет стоит мир, и так
изменилась земля в руках человеческих, что сам творец, ее создавший, теперь
не узнал бы ее, а ни счастливее, ни богаче, ни умнее, ни свободнее не стал
человек. Потому что все дни его - скорбь, а его труды - беспокойство; даже и
ночью сердце его не знает покоя. И это - суета!
Вот что читаю я в зеленых прищуренных глазах, и, надеюсь, Общество
покровительства животным не осудит меня, если в один прекрасный вечер я
оторву коту голову вместе с его глазами. Если то, что они говорят, - правда,
то это скверная правда; но я уверен, что это ложь. Правда то, что
оправдывает жизнь и углубляет ее, а то, что вредит жизни, - всегда и всюду
ложь, хотя бы доказана она была математически. Да, я уничтожу кота - и пусть
вновь прыгает возле меня беленький котенок и пустую мертвую комнату
наполняет жизнью, интересом и счастьем. А с тех пор, как я повидал в
Художественном театре ибсеновскую "Дикую утку" и вновь просмаковал всю ее
пленительную горечь, - я решил сделать это безотлагательно.
По милости судьбы я не рецензент, не критик, и не лежит на мне тяжкая
обязанность нечто преподать к руководству артистам, а нечто - к сведению
зрителям. Хожу я в театр, как всякий иной обыватель; если есть в пьесе
хорошее - стараюсь это присвоить и пустить в свой обиход, от дурного
открещиваюсь, и если артисты играют хорошо, от души рукоплещу. Прелесть
сознания, что мое мнение о пьесе ни для кого не обязательно, делает меня
свободным от высказывания его. Ибсен, так Ибсен; Чехов, так Чехов - мне,
ей-богу, все равно. Мне важно лишь то, что я вижу, дорого лишь то, что я
уношу с собой из театра. У профанов есть драгоценное право, которого лишены
знатоки: не признавать авторитетов, и я искренно позавидовал тому из
зрителей "Дикой утки", который смело назвал пьесу глупой. Он был сам не
умен, этот зритель, но свобода его суждений восхитила меня. И притом он
рассуждал "по существу", как выражаются адвокаты, а это дается не всякому.
На мой взгляд, взгляд профана, "Дикая утка" - замечательно умная и
удивительно тонкая вещь, при всей своей внешней грубости приемов и
небрежности работы. И что важнее всего, это - жизнерадостная вещь, быть
может, даже против воли того, кто написал ее. Быть может, он хотел ею
огорчить, унизить и отнять всякую надежду, но у пессимизма есть своя роковая
черта, на которой он невиннейшим образом переходит в оптимизм. Отрицая все,
приходишь к вере в приметы; отвергая всю жизнь, являешься ее невольным
апологетом. Никогда не верю я так в жизнь, как при чтении "отца" пессимизма,
Шопенгауэра: человек думал так - и жил. Значит, могуча и непобедима жизнь.
Не знаю, на каком основании Грегерса Верле и Яльмарка Экдаля относят к
двум различным и враждебным категориям: один, Экдаль, представитель "Дикой
утки", иллюзорного начала жизни, ее лжи; другой, Грегерс, выразитель правды,
жестокой и непреклонной. На мой, профанский взгляд, они слеплены из одного и
того же теста, и каждый из них имеет свою "дикую утку", как имеют таковую и
отец Экдаля и Реллинг. Все они - котята, наполняющие жизнь призраками, с той
разницей, что один еще способен охотиться за собственным хвостом, а для
другого требуется чужой хвост. Экдаль живет мыслью, что он великий
изобретатель; Грегерс живет мечтой, что судьба возложила на него миссию
гончей собаки, которая извлекает из тины закопавшихся в нее уток. Во имя
своей "дикой утки" он готов перестрелять всех чужих "уток", но жизнь не дает