"Ираклий Андронников. Избранные произведения в двух томах (том 1)" - читать интересную книгу автора

родственников и сама расспросит их, не помнят ли они чего о Наталии
Федоровне и о Дарье Федоровне, об их отце, матери, тетках, дядьях и
знакомых. Чтоб я только написал ей вопросы, какие она должна задавать. Все
это было, по ее словам, гораздо проще узнать ей, чем мне.
Я обрадовался и притащил ей на дом целую картотеку вопросов.
Захожу к ней вскоре. И, сообщив мне целый ворох имен дальних
родственников Наталии Федоровны по линии нисходящей и восходящей, Маклакова
говорит мне:
- У меня к вам просьба. Помогите мне достать машину.
Я удивился:
- Какую машину?
- Автомобиль,- говорит Маклакова.- И такой, чтоб на него можно было
поставить сундук покойной сестры Христины. Я ведь вам говорила, что
последние годы Христина Сергеевна жила по Белорусской дороге, недалеко от
Перхушкова. Вещи, которые после нее остались, мы отдали там на хранение
соседям. И знаете, уже столько прошло с тех пор времени, что я опасаюсь, цел
ли сундук. Мне хотелось бы его сюда привезти, да он такой громоздкий, что не
принимают даже в багаж. А последнее время я все стараюсь припомнить, нет ли
там чего-нибудь для вас интересного?...
Тут я живо достал машину. Маклакова послала кого-то за сундуком. Я же
заблаговременно явился к ней на Зубовский и принялся расхаживать возле
ворот: войти в дом - слишком рано, стесняюсь, а в то же время боюсь опоздать
к прибытию сундука.
Под вечер машина пришла. Отвалили заднюю стенку. Стащили огромный, с
коваными наугольниками сундук и поволокли его в дом. Я хотел, чтоб
наибольшая тяжесть легла непременно на меня - ревновал к сундуку, говорил:
"Не надо! Я сам!..."
Наконец водворили его в комнате. Маклакова принялась за разборку. И тут
пошли из него такие вещи, каких я вовсе никогда не видывал. Прежде всего
пошли какие-то флакончики из-под духов. Потом пошли коробочки из-под
флакончиков из-под духов. Перламутровые альбомчики, старые веера и лайковые
перчатки, перья и булавки для шляп, старые пуговицы, каких теперь вовсе не
увидишь, металлический чайник, корсет, утюг, кривая керосинка, кофейная
мельница!... Колун пошел! Маклакова над каждой вещичкой умиляется, ахает...
А для меня - ничего?!
И вот, когда уже почти пуст сундук, Маклакова вынимает со дна
старинную, светло-коричневой кожи рамку и, улыбаясь, что-то рассматривает.
- Вот видите, и для вас под конец нашлось... А мне виден только
оборот - и, гляжу я, на обороте рамки старинным почерком надпись: "Наталия
Федоровна Обрескова, рожденная Иванова".
Взял я эту рамку в руки, повернул ее и увидел наконец лицо той, которую
Лермонтов так любил и из-за которой я... так страдал.
Нежный, чистый овал. Удлиненные томные глаза. Пухлые губы, в уголках
которых словно спрятана любезная улыбка. Высокая прическа, тонкая шея,
покатые плечи... А выражение лица такое, как сказано в одном из
лермонтовских стихотворений, ей посвященных:
С людьми горда, судьбе покорна,
Не откровенна, не притворна...
А Маклакова протягивает другую такую же рамку:
- И дедушка нашелся! Помнилось мне, что портреты эти были парные: оба