"Ираклий Андронников. Избранные произведения в двух томах (том 1)" - читать интересную книгу автора

аудиторию и даже, как, например, Тарле, полностью покорять ее. Ходил на
физико-математический факультет - слушал блестящего лектора профессора
физики О. Д. Хвольсона. Впоследствии в филармонии восхищался красноречием
Ивана Ивановича Соллертинского.
К этому времени относится мое знакомство с Юрием Николаевичем
Тыняновым, перешедшее потом в дружеские отношения учителя и ученика. А
началось с того, что я добывал для него справки в Публичной библиотеке, а он
читал мне страницы новых своих исследований и "посвящал" меня в пушкинскую
эпоху. Сам он не только тонко ее ощущал: он жил в ее атмосфере и как бы
играл ее и а романах и в жизни. Рассказывая, изображал Пушкина, Грибоедова,
Кюхельбекера, генерала Ермолова. Уважительно. И слегка. Намеком.
Современников же своих - очень похоже, остро, смешно. Гротескно.
Однажды в кабинете Бориса Михайловича Эйхенбаума я с трепетом слушал
самого Маяковского. Не из двадцатого ряда зала Капеллы, а на расстоянии
руки.
С 1926 года литературные мои интересы стала затмевать любовь к музыке.
Я начал ходить на все симфонические концерты и по запискам посещал классы
консерватории, дома занимался теорией и историей музыки. Но практическую мою
деятельность определил университетский диплом - литература.
В 1930 году один из самых серьезных, веселых и добрых людей - Евгений
Львович Шварц, в ту пору начинавший драматург, устроил меня секретарем в
редакцию Журналов "Еж" и "Чиж". Если юмор шлифуют и "ставят" подобно голосу,
то здесь была отличная школа. Я в ту пору ничего не писал, а только
присматривался, как рождались толковые и полезные, а порой и высоко
поэтические книги, и считаю себя многим обязанным этому опыту. Но я мог при
этом сказать словами М. И. Глинки: "Музыка - душа моя!" По протекции Ивана
Ивановича Соллертинского я поступил лектором в Ленинградскую филармонию. Что
из этого вышло, знает каждый, кто слышал мой рассказ "Первый раз на
эстраде". Как лектор я оказался труслив, скован, косноязычен.
Пришлось поклониться музыкальной редакции Радио. Потом взяли в
Публичную библиотеку - стал библиографом. Наконец, И. С. Зильберштейн
пригласил меня на должность ленинградского представителя "Литературного
наследства" (редакция находилась в Москве). Эта работа принесла мне обширные
связи с миром писателей, литературоведов, историков, научила меня сложным
архивным и библиографическим поискам, оснастила техникой
литературоведческого труда. К тому же времени относится начало моей усердной
работы в помощь учителю моему Борису Михайловичу Эйхенбауму.
Собирание справок и фактов для комментариев к сочинениям Лермонтова
возбудило во мне желание и самому открыть нечто новое. Ленинградский
Пушкинский дом Академии наук СССР с его архивом, музеем, библиотекою стал
для меня родным домом.
Очень скоро мое увлечение поэзией Лермонтова приобрело характер
неугасимого азарта и страсти. Мне помогало в работе знание "географии
Лермонтова",- Петербург, Москва, Кавказ были знакомы мне с детства. Я видел
Лермонтова "вписанным" в реальную жизнь, на стихи наплывали улицы, степи,
горы, ущелья, реки. Да и сейчас конкретно-образное представление - где? как?
и когда? - отлично помогает в работе.
Разнообразие занятий и увлечений меня не смущало, хотя, кроме
Лермонтова и музыки, была еще одна страсть - страсть "изображать" и
рассказывать. Никто меня этому не учил - я делал это по неисповедимой