"Юрий Андреевич Андреев. Мужчина и женщина" - читать интересную книгу автора

поцеловала. Вот это был запах, вот это было облако ароматов, в которое я
погрузилась!..
Отвезли нас к себе в огромном "ЗиЛе", вышколенный шофер открыл передо
мной дверцу. Мы жили в огромной "сталинской" квартире в высотном доме на
площади Восстания. Ипполит млел, изнывал и не находил себе места от желания,
несколько раз пытался пробраться ко мне ночью, но дело это было со всех
точек зрения нереальное. Зато в коридоре он обнимал меня очень жарко и
прижимался к моей юбке своими брюками с очень даже твердым предметом внутри
них.
За торжественным обедом высокие договаривающиеся стороны в виде
родителей (мой простоватый батя как-то окаменел в этом хрустально-ковровом
раю среди полированной мебели, он даже не сразу разговорился) пришли к
общему мнению, что регистрацию брака надо провести до распределения в вузах
молодых, чтобы дипломы были с общей фамилией и жена получила бы право
прописаться с законным супругом, в Москве, разумеется. Я незаметно
огляделась: проживать в таком-то дворце? Ну, да где наша не пропадала!..
Свадьбы следует сыграть две - сначала после регистрации в Москве, потом -
для ленинградских друзей, родственников и знакомых. Накладно, конечно, да
ведь на веки вечные соединяем наши молодые росточки, чтобы они дали новые
побеги...
Что сказать? Свадьба в Москве была грандиозной, собрался весь
сиятельный и влиятельный мир и, кажется, он одобрил выбор Ипполита, хотя
дамы явно почувствовали во мне птицу иных жизненных привычек, чем у них. В
Ленинграде свадьбу играли проще, посердечней, повеселее, и "Горько!" кричали
громче и хором считали, сколько секунд молодой муж зажимал своим жадным ртом
губы юной жены.
И тут-то я выдам нечто парадоксальное: хотя свадьба в Питере была две
недели спустя после свадьбы московской, я встретила ее фактической девушкой,
с нетронутой девственной плевой, оставаясь целкой неломаной, как в быту
принято определять это состояние. Да как же так это случилось? А так, что
когда мы под бодрые крики гостей отправились в свою комнату, к услужливо
распахнутой постели и Ипполит жадно принялся меня раздевать, я останавливала
его руки и стала говорить: "Постой! Постой!".
- Чего постой? Давай быстрее, я уже не могу ждать больше!
Я не умела внятно ответить "чего постой", но чувствовала, что со мной
ему нужно было бы поступать иначе, надо было сказать сначала что-то нежное,
бережное, надо было показать свою любовь ко мне на деле, понять мой страх
перед неизвестностью, перед болью. Недаром же в некоторых мусульманских
странах молодым предписано всю первую ночь только разговаривать. А он хотел
меня сразу повалить, стащить с меня трусики, изнасиловать, проще говоря.
Дипломат!..
Что тут сказать? Это была ужасная ночь сплошной борьбы... Когда винные
пары повыветрились из его воспаленной головы, он что-то осознал, принялся
покаянно целовать мне ноги, стал искренне каяться. Заснуть я, конечно, не
смогла, так и лежала до завтрака, судорожно удерживая трусики, а он - он
быстро заснул у меня за спиной, захрапел... Такая получилась памятная
брачная ночь.
На вторую ночь я очень доверчиво высказала ему все, что думала, ничего
не требовала, только просила понять меня. Он угрюмо молчал, видно, переживал
свою двойную неудачу, потом спросил только: - Но ласкать-то тебя мне можно