"Николай Андреев. Трагические судьбы. Как это было на самом деле " - читать интересную книгу автора

вернулось былое чувство собственного достоинство. Пусть она заступается за
своих сочленов, а не спешит угодить начальству". Но вот Сахаров с Левиным
принимались перебирать, кто же не поспешит угодить начальству - Капица,
Леонтович, ну, может быть, Боровик-Романов и Забабахин, и на этом список
завершался. Даже пятерки не набиралось.
Имя Сахарова тем не менее прозвучало на общем собрании Академии. Слова
взял математик Понтрягин. Он пожаловался, что на Западе его несправедливо
обвиняют в антисемитизме и что эту кампанию против него организовал Сахаров.
За это Понтрягин объявил горьковского ссыльного врагом Советского Союза и
потребовал, чтобы против были приняты меры. Раздались аплодисменты и шум в
зале. Интересно, какие еще меры имел в виду Понтрягин? Сослать еще дальше,
во глубину сибирских руд?
Президент Академии наук Александров в одной из бесед с зарубежными
учеными высказал солидарность с решением властей: "Он был окружен кликой, в
частности иностранцами, которые склоняли его к противозаконной деятельности,
и мы должны были что-то с этим делать. У нас было два пути: либо привлечь
Сахарова к суду за преступные действия, либо изолировать его от этой клики.
Мы выбрали второе..." Интересно: кто это - мы? И далее совсем несуразное:
"Мы послали Сахарова в Горький, чтобы защитить его от возможных нападений со
стороны разгневанных граждан". Вон оно что! Но почему же эти разгневанные
граждане не растерзали Сахарова, когда он вернулся в Москву?
И все-таки почему ученые не выступили в защиту Сахарова? Вот и Файнберг
считает: "Конечно, в мало-мальски демократической стране нужно было бы
прежде всего выразить коллективный протест". Но, во-первых, в мало-мальски
демократической стране такого наглого обращения с великим
ученым-гуманистом - да впрочем и с любым человеком - просто не могло
случиться. А во-вторых, к демократии как раз и продвигаются, когда
протестуют против беззакония. Ведь правозащитная деятельность Сахарова
началась с того, что он начал подписывать письма протеста. Поэт Владимир
Корнилов нашел точный образ Сахарова:

Верной демократии прообраз,
Равенства и братства образец!

Протест ученые выразили, однако в закодированной форме. Перед майскими
праздниками в ФИАНе вывесили плакат, на котором изображен жизнерадостный
передовик производства и лозунг "Слава Героям Социалистического Труда".
Кто-то отважный после слова слава дописал: трижды, явный намек на Сахарова.
Плакат висел полдня, потом прибежали партийные активисты, прочитали - ахнули
и сорвали крамолу. Что ж, очень и очень смелый поступок, система дрогнула,
но устояла.
Но, с другой стороны, и войти в положение ученых можно. Кто из них не
понимал, что текучая жизнь изобилует мерзостью? Не только Сахарову было
ясно, что старая сила, доселе командующая обществом, истощается и
заканчивает свой исторический цикл. Но большинство считало: открыто идти
против тупого напора силы бесполезно и неразумно. Выступить за демократию -
сердце замирает, пусть кто-нибудь другой этим занимается. Царило всеобщее
безверие. Иногда это безверие - рабское, трусливое - прорывалось агрессией
по отношению к человеку, выступавшему открыто.
Физик-теоретик Владимир Ритус вспоминает: "Многие из нас разделяли