"Николай Андреев. Трагические судьбы. Как это было на самом деле " - читать интересную книгу автора

убеждения Андрея Дмитриевича, хотя и считали некоторые из них слишком далеко
идущими. В нас же глубоко сидел страх за свою судьбу, да и за судьбу всего
отдела". Страх определял поступки. Академик Гинзбург считает, что смешно и
предполагать, что на власти могли подействовать какие-то письма в защиту
Сахарова. А если бы под письмом стояли подписи ста академиков? Не
подействовало бы? Кто знает, как наше слово отзовется...
Нужно считаться и с тем, что Советская власть умела непринужденно
поставить подданных перед дилеммой: или-или. Или ты льешь грязь на Сахарова,
или становишься доктором наук - выбирай. Свидетельство очевидца о порядках в
академических институтах: "В ФИАНе обстановка напоминала контору
домоуправления. В ЖЭКе не выдают никаких справок, пока не предъявишь
расчетную книжку с уплаченной квартплатой. А у нас не выдавали характеристик
ни для защиты диссертации, ни для загранкомандировок, пока не подмахнешь
письма с осуждением Сахарова".
Все мы люди, и ученым ничто человеческое не чуждо. У многих семья,
дети. И, как миленький, подпишешь что угодно, если знаешь, что есть
опасность лишиться не то что благополучия, но и вообще средств к
существованию. Такие случаи были. Боннэр из Горького в отчаянии обращалась к
коллегам мужа: "Сегодня мне хочется крикнуть - где вы, советские физики,
неужели компетентные органы сильней и выше вашей науки?" Да, Елена
Георгиевна, компетентные органы много сильней и много выше. Собственная
безопасность дороже - это закон жизни.

Вихри враждебные веют над нами...

А жизнь ссыльных в Горьком между тем налаживается. Они обрастают
хозяйством. Елена Георгиевна рассказывает: "На другой день пошли в магазин,
купили настольные лампы. Купили письменный стол. Андрей тут же сел
работать - ему же для работы много не требовалось". Тут у меня сразу всплыла
в памяти фраза Андрея Дмитриевича: "Больше всего на свете я люблю реликтовое
излучение". В быту они неприхотливы. Елена Георгиевна принялась обустраивать
квартиру. Выбрала ткань и сшила занавески на окна, приобрела кухонную
утварь. Купила пеленки бумажные, чтобы затыкать окна, в щели дуло. Из первой
поездки в Москву она вернулась с пишущей машинкой и села за перепечатку
трудов Сахарова, позже - его воспоминаний.
Сахаровых навещает Бэла Коваль, подруга Боннэр, у нее остались приятные
впечатления от жилища: "Квартира приличная, непривычно большая, чистая.
Елена Георгиевна успела вложить в нее душу. Она сказала: где мы - там и наш
дом. Они были здесь, значит, это был их дом. Летом восьмидесятого года еще
не было краж и обысков, не было вмонтированных киноустановок. Внешне все
выглядело прилично. Если, конечно, не замечать милиционера под дверью, а за
балконным окном - опорного пункта милиции..."
Милиционера под дверью трудно было не заметить. Днем он внимательно
всматривался во всякого появляющегося в зоне видимости. Ночью обычно дремал,
но протягивал ноги так, чтобы невозможно было подойти к звонку. Если кто
пытался проникнуть на запретную территорию, милиционер задерживал нарушителя
и отводил в опорный пункт охраны общественного порядка, где расположились
стойбищем сотрудники КГБ.
Охранник перед дверью никогда не отвечал на приветствие жильцов
квартиры " 3, а Андрей Дмитриевич не мог не поздороваться с человеком,