"Николай Андреев. Трагические судьбы. Как это было на самом деле " - читать интересную книгу автора

мужчину с простым лицом. Он протянул руку: "Давайте знакомиться, - называет
знаменитую фамилию из мира кино, - Георгий Николаевич". И смотрит так, будто
ждет реакции. Вообразите, Боннэр не знала, что напротив - знаменитый артист,
имени его не слышала. Представилась: "Боннэр Елена Георгиевна". И тут рука
народного артиста, протянутая для рукопожатия, дернулась назад, а потом к
двери, будто он как раз и собирался ее закрыть. Непроизвольно - шепотом -
спросил: "Та самая?" - "Да, та самая". - "Никогда не подумал бы". -
"Недостаточно страшна для той, о которой читали?" - "Пожалуй".
И завязался уютный вагонный разговор. Боннэр пила чай, ее спутник -
водочку. Да так увлеклись беседой, что легли спать чуть ли не перед самой
Москвой. Разговор все время вился вокруг одной темы: как относятся люди к
Боннэр, к Сахарову? Елена Георгиевна прямо спросила: верят ли тому, что
пишет Яковлев? Артист уверенно: "А как не верить? На основании чего не
верить? Документы, факты, очень убедительно. Вот вы голодовку объявляли. Да
знаете ли вы, что в московских интеллигентных кругах никто не одобрял ее,
осуждали вас. Как я могу не верить академикам, которые пишут, что Сахаров -
продал родину, что он одобряет войну против Советского Союза. И такие
убедительные цитаты, сейчас не помню точно, но Сахаров призывал развертывать
американские ракеты в Европе, призывает не соглашаться с ограничением гонки
вооружений. А вам не стыдно за квартиру?"
Боннэр, оторопело: "Какую квартиру?" - "Из которой вы выгнали детей
столь обожаемого вами академика". - "О Боже! Ну сколько же можно! Да вы
понимаете - это моя квартира! Моя! Точнее, моей мамы. На тридцати квадратных
метрах мы живем... - поправилась, - жили вшестером. Вам это понятно?"
Артист вынимает другой козырь: "А побои? В газете писали, что вы бьете
академика всем, что под руку попадется. Это как?" - "А вам не приходило в
голову, что нужно верить прежде всего себе, своему жизненному опыту?" - "Я
себе верю. А жизненный опыт страданий у меня такой, что вам и не снился". -
"Но кроме собственных страданий, есть и страдания страны, страдания народа.
Дело врачей помните? Журнал "Звезда", травлю Ахматовой, Зощенко.." - "А вы в
Магадане были? Не на экскурсии, не в командировке, а как зэк?" - "Вы
сидели?" - "Это называлось - дело артистов. Я через все прошел. Вам такие
ужасы и не снились. Да, согласен, это ужасно: выслали знаменитого человека,
человека, который сделал самое главное для страны - бомбу. И какую!
Империалисты трепещут. Да, вы в ссылке, но в тепле, прекрасно питаетесь.
Академик ограничен в передвижении, но ходит свободно, а мы на Колыме... Были
ужасы в прошлом, были. Но сейчас не то. Теперь все по-другому. Не сажают".
Тут Боннэр взорвалась: "Как это не сажают! А Марченко! А Богораз!
А..." - "Хотите скажу правду? Во-первых, то, чем они занимаются, бесполезно.
А во-вторых, не верю я в этих людей, в диссидентов. Были у меня разговоры с
некоторыми... не с теми, о которых вы говорите, но с похожими... Узкие люди.
Фанатики. Не слушают других. Хотят луну с неба пальцем сковырнуть. Читал я
некоторые диссидентские сочинения - скучно. Пресно. Дальше своего пупка не
видят. Надо просвещать народ. Ведь народ у нас темный. Надо идти в народ.
Нести светлое. Я вот пытаюсь средствами искусства - в кино, в театре. Не все
получается. Но я же вижу, что народ чище становится. Я часто встречаюсь со
зрителями - если бы видели эти искренние глаза. С этим народом можно горы
своротить".
Боннэр подумала и возразила: "И наворотили. Бессмысленные горы, - потом
помолчала и неожиданно предложила: - Хотите поедем ко мне домой? Я вам