"Николай Андреев. Трагические судьбы. Как это было на самом деле " - читать интересную книгу автора

Андрей Дмитриевич ответил коротко: "Знаешь, я вспомнил Стасика Попеля". Со
Стасиком они оба учились на физфаке МГУ. Как-то завхоз подрядил Попеля
выкопать большую яму на заднем дворе, а когда работа была закончена,
отказался заплатить обещанные деньги. Долгое препирательство кончилось тем,
что Стасик ударил его по лицу. Деньги были сразу отданы, но завхоз накатал
жалобу в партком, в котором упирал на то, что комсомолец избил члена ВКП(б).
Попеля с трудом удалось отстоять - его собирались отчислить с факультета.

Топтуны отяжелели, заматерели на своей нелегкой работе

Оторванность от друзей, от знакомых. Чудовищная изоляция: письма не
доходят, телефонные разговоры - прерываются, едва заговоришь о важном. В
телефонной трубке повисала глухая тишина, как только они пытались сказать о
чем-нибудь, кроме здоровья, погоды или рецептов блюд. Радиоглушилка
располагалась где-то рядом - чтобы послушать голоса, приходилось выходить из
дома. Глушилка была точно направленной - на дом 214. Милиционер Грачев
вспоминает: "Андрей Дмитриевич часто с приемником выходил во двор. Там
почтовый ящик висит, он ставил приемник на него и часами слушал иностранные
передачи. На английском, на французском...Такое впечатление, что в доме
приемники не работают. Я тоже приносил транзисторный приемник, чтобы
послушать "Маяк", но и мой не работал. Мы еще смеялись: когда квартира
пуста - радио работает, а когда академик приходит - сильные помехи, слушать
невозможно. А те, кто жил в доме, говорят, что даже телевизоры не работали -
во как мощно глушили".
"Не надо преувеличивать того, что мы совсем были ограничены в
общении, - рассказывает Елена Георгиевна. - Я первые годы ездила в Москву.
Мы добились права ходить в гости к Хайновским. Но часто нам не хотелось
никуда идти, не хотелось никого видеть. Нам вдвоем было хорошо - это правда.
Когда со временем станут известны дневники Андрея Дмитриевича, многие
обидятся. Вот люди приезжают на день рождения, а он раздраженно пишет: "Как
люди не понимают, что я не хочу никого видеть". Иногда Андрюша срывался,
однажды он написал дочери, чтобы она не приезжала, другая дочь напишет в
своей статье, что он сделал это под моим влиянием. А я в это время была в
Америке и узнала об этом из Андрюшиного дневника. И он действительно обидел
дочь ни за что".
Как ни хорошо им было друг с другом, враждебное окружение действовало
на нервы. И постоянная, не прерывающаяся ни на минуту слежка. За семь лет,
пока Сахаров и Боннэр были в ссылке, топтуны отяжелели, заматерели на своей
нелегкой работе. На улице Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна сразу
определяли: это наш. Но случались и ошибки. В Кремлевском дворце съездов
проходил съезд народных депутатов СССР. Сахаров - народный депутат, Боннэр -
среди приглашенных. Вокруг них всегда крутились журналисты. Однажды в
гардеробе Елене Георгиевне кинулся помочь одеться обозреватель одной
известной газеты. Он держал ее плащ, как вдруг из-за его спины протягивается
рука Сахарова, он выхватывает плащ со словами: "Обойдемся без вашей помощи,
молодой человек. На таких, как вы, мы вдоволь насмотрелись в Горьком".
Журналиста будто обухом по голове, никакого отношения к органам он не имел.
Вечером напился с приятелем, и после каждой рюмки горестно стонал: "Неужели
у меня такое лицо, что можно принять за человека из КГБ?"
Когда однажды Сахарова спросили о слежке, он ответил: "Меня это не