"Франсиско Франко: путь к власти" - читать интересную книгу автора (М. Креленко Д.)

ГЛАВА VI МЕЖДУ ДВУХ ОГНЕЙ

19 мая 1939 года. Военный парад в Мадриде. На высокой, капитально выстроенной трибуне, пилоны которой украшены шестикратно повторенным именем Франко, стоит маленький военный. Рука 46-летнего победителя «красной» Испании вскинута в фалангисгской приветствии, обращенном к проходящим мимо него войскам. Слева и справа на крыльях трибуны чуть ниже него соратники, копирующие приветственный жест вождя. Проспекты столицы, по которым нескончаемым потоком движутся батальоны и техника победителей, обильно расцвечены биколорными красно- желтыми знаменами традиционалистской Испании, Однако в этот триумфальный момент лицо генерала, являющегося центральной фигурой этого действа и наблюдающего происходящее, лишено привычной самоуверенной улыбки, присутствующей на многочисленных фотодокументах, относящихся к другим периодам его жизни.

Таким был запечатлен фоторепортерами Франко в один из первых дней своего правления. В самом деле, поводов для ликования и упоения победой у каудильо было не слишком много. Конечно, он мог быть, безусловно, уверен в поддержке традиционалистски настроенной части нации, разделявшей его триумф, и одновременно рассчитывать на непротивление большинства сограждан, сочувствовавших республике, для которых горечь поражения отчасти компенсировалась наступлением долгожданного мира. Опорой ему служила 800-тысячная армия, всецело преданная своему победоносному вождю. Церковь окружила его ореолом спасителя веры. За его спиной стояла многократно выросшая Фаланга, лидеры которой ожидали от диктатора мер, направленных на увеличение ее влияния в политической жизни страны. Его поддерживали монархисты, рассчитывавшие восстановить с помощью каудильо прежние институты королевской власти. На него надеялись многие другие общественные группы, мечтающие о достатке, стабильности и порядке.

Но Франко не мог не понимать, что за парадным фасадом торжеств громоздятся проблемы, разрешение которых остро необходимо и требует неимоверных усилий. Опустошенные города и деревни Испании, катастрофически низкое промышленное производство, развал на транспорте, значительные людские потери, — все это было налицо. Количество человеческих жизней, унесенных войной, исследователи оценивают по-разному. Однако легендарная цифра в 1 млн человек большинству из них представляется завышенной. Согласно данным, приводимым Р. Саласом Ларасабалем, количество убитых с обеих сторон определяется в 300 тыс. человек. Из них более 100 тыс. погибло непосредственно в ходе военных действий, более 100 тыс. стали жертвами политических репрессий (причем республиканцы действовали в этом вопросе более энергично). К 300 тыс. следует добавить примерно 25 000 иностранцев, воевавших в составе обеих армий и около 160 тыс. испанцев, причиной гибели которых были сопутствующие войне факторы: эпидемии и голод. Кроме того, страну покинуло около 162 тыс. человек, бывших бойцами республиканской армии и им сочувствовавших, т. е. тех, кто мог ожидать преследований со стороны победителей.

Материальные потери полностью учесть не удалось, но очевидно, что они были весьма значительными и весомыми для небогатой страны. Самые общие цифры, дающие представление о масштабах послевоенной разрухи, содержат следующие данные: в 192 населенных пунктах было разрушено 60 % зданий; подвижной состав железных дорог уменьшился на 40 %, уничтожено множество мостов и прочих дорожных сооружений. Несколько меньше, но вполне сопоставимы, были разрушения в других отраслях народного хозяйства. Особенно глубоким и ощутимым был кризис в аграрном секторе, а ведь Испания оставалась сельскохозяйственной страной. Резко сократилось производство сельскохозяйственной продукции, дефицит которой немедленно сказался на жизненном уровне населения.

Ситуация усугублялась наличием в некоторых районах страны партизан-республиканцев, в силу различных причин не покинувших пределы Испании и готовых продолжать вооруженное сопротивление новыми методами.

Немаловажно было и то, что ослабло единство в блоке самих традиционалистов, прежде объединенных борьбой с общим врагом. Слишком уж пестрым был состав лагеря националистов, и слишком по-разному им виделось будущее страны. Такими были условия, в которых генералиссимусу-диктатору пришлось начать возводить здание новой Испании.

Совокупность вышеприведенных факторов несла в себе серьезную угрозу существованию режима. Франко завоевал Испанию, теперь надо было заставить ее примириться с этим. После того как эйфория первых мирных дней сменилась недовольством скудностью жизни, непомерной даже для непритязательных в быту испанцев, на первый план выдвигались проблемы социально-экономические. Эти проблемы способны были взорвать общество изнутри.

Необходимо отметить, что в отличие от многих своих сподвижников Франко едва ли имел строго определенную концепцию государственного строительства. Абстрактное теоретизирование его мало интересовало, В отличие от большинства «вождей» своего времени он не стремился к созданию новой идеологии. Его политические воззрения не выходили за рамки, свойственные прагматичному обывателю и здравомыслящему военному. По мнению людей, его окружавших, «Франко был скорее человеком дела, чем догматиком, ему проще было решать проблемы повседневности, нежели менять мироустройство, однако впоследствии ему удалось справиться с самыми масштабными задачами».[9]

Юношеское увлечение национальной историей позволило каудильо составить собственное представление о том, что хорошо или плохо для страны. Он полагал, что испанская нация сформировалась и достигла своего могущества в период правления «католических королей» Фердинанда и Изабеллы, оказавшихся последними испанцами по крови на испанском престоле. Их образы и деятельность воспринимались Франко за образец национальных правителей. Поэтому он склонен был подчеркивать, что установленный его усилиями режим, называемый «интегральным национализмом», состоит в ближайшем духовном родстве с системой, сложившейся в те славные времена завершения Реконкисты. Собственную деятельность он воспринимал закономерным продолжением трудов королей Кастилии и Арагона, сумевших объединить под своей властью почти весь полуостров и создать сильную Испанию. Для своей страны Франко признавал право на существование лишь одного идеологического течения — кастильского национализма. Все прочее он в публичных выступлениях называл «прогнившей демократией», с которой боролся и над которой восторжествовал.

Наряду с культом национализма в массовое сознание активно должна была внедряться мысль о превосходстве общества, устроенного по принципам казармы. В своей военной практике Франко убедился в преимуществах такой модели, предельно простой, прочной, устойчивой и легко управляемой. Ему казалось, что в условиях острейшего и затяжного кризиса, переживаемого страной, максимальное внедрение в жизнь общества армейской ыодели поможет быстрее преодолеть трудности.

Надо заметить, что армейский стиль жизни в Испании имел весьма самобытные черты, делавшие его более привлекательным, чем, к примеру, общеизвестный «прусский милитаризм». Национальные военные традиции в Испании зародились в ходе Реконкисты, когда военная деятельность, проявлялась прежде всего в борьбе против мавров и воспринималась как дело всей формировавшейся нации. Если в Пруссии (и в большинстве стран Центральной Европы) между дворянином-офицером и крепостным солдатом была пропасть, то в Испании рядовые были выходцами из свободных кастильцев, предки которых зачастую получили дворянство за участие в Реконкисте. Это наложило отпечаток на отношения между командным составом и нижними чинами в испанских вооруженных силах, проявившихся в некотором размывании межклассовых перегородок в армейской жизни. При полном соблюдении дисциплины и субординации отношения между начальниками и подчиненными меньше затрагивали личное достоинство солдата.

В жизни народа, выполнявшего историческую роль щита европейской цивилизации на юго-западе Европы, военные традиции имели большое значение в формировании национального самосознания. Их роль сопоставима с тем, что свойственно российскому менталитету, сформировавшемуся в аналогичных условиях «щита» восточного рубежа обороны «Старого Света».

В испанском обществе отход от культа защитника отечества наметился лишь с концом франкистской диктатуры, когда страна позаимствовала идеологию англосаксонской демократии, ориентированную на индивидуализм и материальные ценности. А прежде в стране, где даже анархизм носил ярко выраженные черты авторитарности, внедрение в общественное сознание армейского принципа «приказано — выполняй» не было особенно тяжким делом.

Не стоит думать, что, привнося в жизнь страны элементы армейского уклада, Франко калечил гражданское общество Испании. Скорее он, оказавшись во главе давно и глубоко больного общества, стремился мобилизовать в своем народе те качества, которые являлись неотъемлемой частью испанского менталитета и могли помочь нации выкарабкаться из этого состояния.

Сподвижник Франко генерал Аранда в беседе с представителем германского генерального штаба, состоявшейся вскоре после окончания войны, сказал следующее об основополагающем принципе официальной идеологии новой Испании: «необходимо посеять в испанском народе идею, способную объединить всех национально мыслящих испанцев, а каждый испанец — националист, по крайней мере в своем отношении к загранице».

Однако помимо долгосрочных идеологических программ, направленных на преодоление кризиса, приходилось осуществлять мероприятия тактического характера, способные обеспечить немедленную стабилизацию обстановки. По завершении боевых действий по стране прокатилась волна репрессий. На всей территории страны вступили в действие специально подготовленные законы, касавшиеся прежней деятельности и позиции политических противников. Одним из главных документов стал закон «Об ответственности за политическую деятельность» от 9 февраля 1939 г., дополненный позднее законами, касавшимися масонов и коммунистов, а также о государственной безопасности, появившимися в 1940 и 1941 гг. Согласно этим законам предстать перед трибуналами «политической ответственности» должны были все, так или иначе причастные к организациям «красной, сепаратистской, масонской или либеральной тенденций».

Министерство внутренних дел, возглавляемое Р. Серрано, располагало широчайшими полномочиями в деле выявления и изоляции противников режима. Процесс судопроизводства был значительно упрощен. На всю страну было распространено действие законов, принятых на подконтрольных диктатуре территориях еще в период военных действий. Новое трудовое законодательство «Хартия труда», обнародованное в марте 1938 года, лишало рабочих права на забастовки.

Масштабы террора первых лет становления диктатуры были велики, и точных данных о его истинном размахе не существует. В основном в отношении приговоренных применялись четыре меры наказания: заключение сроком на 6, 12 и 20 лет или смертная казнь, которую в отдельных случаях заменяли пожизненным лишением свободы. Сколько людей прошло через франкистские тюрьмы и концлагеря, доподлинно неизвестно, и цифры в этом случае «плавают» в пределах от 200 тыс. до 2 млн человек. Число казненных в период деятельности скоропалительных чрезвычайных трибуналов также колеблется в пределах от 28 до 200 тыс. человек.[10] Безусловно, масштабы послевоенного террора трудно оправдать даже самой острой государственной необходимостью. Любые, как максимальные, так и минимальные цифры, характеризующие число репрессированных, дают основания упрекнуть франкистскую диктатуру в преступлении против испанского народа.

Тем не менее следует обратить внимание на ряд обстоятельств, отчасти корректирующих бытующее в нашей историографии представление о первом периоде диктатуры Франко. Прежде всего отметим, что цифра в 2 млн человек, как, впрочем, и 1 млн, явно завышенная. Изъятие такого числа рабочих рук из экономики страны означало бы ее немедленный крах. Особенно если сложить эту цифру с приводимым в тех же исследованиях числом погибших в войне и эмигрировавших.

Более реалистичными представляются следующие данные относительно масштабов репрессий: 300 000 человек в 1939 г., из которых в последующие пять лет (с 1939 по 1944 гг.) был казнен примерно каждый десятый, около 28 000 человек, учитывая, что большую часть заключенных составляли пленные бойцы республиканских частей, в рядах которых к моменту окончания войны состояло около 500 000 человек, можно предположить, что гражданские лица сравнительно меньше были затронуты репрессиями.

Что касается содержания под стражей солдат армии, потерпевшей поражение, то это явление, распространенное в XX веке. Начинай со времен англо-бурской войны 1899–1903 гг., побежденные армии на оккупированных территориях находились в концентрационных лагерях в течение стабилизационного периода. Условия содержания политзаключенных под стражей во франкистских застенках были таковы, что наносили существенный ущерб государственной казне. В результате в марте-апреле 1940 г. к первой годовщине победы были условно освобождены около 200 000 тыс. человек. Заботы о государственном бюджете заставили Франко сделать частичные амнистии постоянной практикой. К концу 1945 г. в местах заключения оставалось около 43 000 человек.

Сравним это с отношением к политзаключенным в других странах, где существовали диктаторские режимы. В фашистской Германии или в СССР миллионы людей, находившихся в лагерях заключения, активно использовались в качестве дешевой рабочей силы и приносили немалые доходы государству.

Заботы об общественной стабильности требовали от каудильо обратить внимание не только на недавних врагов, но и на соратников. Противник любых крайностей, любых проявлений экстремизма, Франко пресекал его во всех разновидностях, как «левых», так и «правых». Еще в 1937 г. в период создания единой политической партии Фаланга и ХОНС с подачи каудильо фалангисгское руководство было фактически обезглавлено. Если вождь партии X. Примо де Ривера был расстрелян республиканцами, то второй после него человек в Фаланге, М. Эдилья был осужден на пожизненное заключение в зоне, контролируемой франкистами. Франко опасался, что разногласия между «старыми фалангистами», представляющими ортодоксальное направление в испанском фашизме, и фалангистами-военными могут привести к нежелательным трениям. Во избежание конфронтации М. Эдилья и ряд других фалангистов были приговорены к смертной казни, замененной пожизненным заключением.

Нет оснований обвинять Франко в гибели двух других выдающихся фигур лагеря националистов генералов Санхурхо и Мола, погибших в авиационных катастрофах, но их уход с исторической сцены оказался для Франко чрезвычайно выгодным.

После победы большинство наиболее конкурентоспособных соратников каудильо были вежливо оттеснены на периферию власти. Кейпо де Льяно, Ягуэ, Аранда получили посты высокие, но не ключевые. Франко намеревался править страной по собственному усмотрению, без оглядки на мнение авторитетных друзей-соперников. Новое правительство, сформированное в августе 1939 г., состояло в основном из новых людей, чьи заслуги перед национальным движением были скромнее, нежели у прежних министров. Исключение было сделано лишь для Р. Серрано Суньеро, шурина Франко, получившего портфель министра внутренних дел. Очевидно, что лояльность этого человека не вызывала сомнений. В соответствии с укоренившейся испанской традицией родственники и друзья диктатора составили значительную часть высшего руководства страны. Такой подход в подборе кадров в глазах Франко должен был гарантировать правительству единодушие, прочность и уменьшить риск возникновения оппозиционных настроений.

Той же цели было подчинено стремление поддерживать безопасный баланс сил во властных структурах, где посты распределялись между представителями различных группировок победителей. Военные, монархисты, традиционалисты уравновешивали фалангистов в правительстве и на местах. Влияние одной группировки уравновешивалось присутствием других. Например, учитывая особую важность военного министерства, Франко на первых порах разделил его на три самостоятельных органа, ведающих раздельно армией, авиацией и флотом, и назначил министрами соответственно монархиста X. Э. Варела, фалангиста X. Ягуэ и аполитичного адмирала С. Морено. Каудильо умело извлекал выгоду из такого положения и повсеместно дозировал присутствие во власти людей с различными взглядами. Такие методы не только укрепляли личную Власть Франко, но и способствовали политическому равновесию в государстве.

Общее положение в испанском руководстве регламентировалось декретом от 8 августа 1939 г., который закреплял за каудильо право на назначение всех сколько-нибудь значимых военных, гражданских и даже церковных руководителей. Пункты этого декрета дополнили закон от 29 января 1938 г. и окончательно закрепили право главы государства на полную свободу действий и ответственность лишь перед «Богом и Историей». Абсолютное единовластие вождя хорошо проиллюстрировал генерал Аранда, сказавший с изрядной долей горечи: «Франко все приходится делать самому, я не думаю, чтобы кто-либо из испанцев знает, кто же именно является министром».

Весьма решительно действовала диктатура в отношении каталонских и баскских сепаратистов. Закон об отмене автономии Каталонии, предоставленной республикой, был принят весной 1938 г. и вступил в силу сразу же после захвата ее территории. Франко усматривал в сепаратизме одну из главных причин гражданских войн вообще и ее испанского варианта в частности. Даже самые ограниченные автономные права для каталонцев и басков не вписывались в его концепцию Единой, Великой и Свободной Испании («Una, Grande, Libre» «Единая, Великая, Свободная» девиз на гербе франкистской Испании). Поэтому в сфере национальных отношений произошла полная унификация. Автономия Каталонии и Басконии безоговорочно упразднялись. Обучение и делопроизводство предписывалось осуществлять только на кастильском языке (Castilano). Национальные проблемы были объявлены несуществующими.

Активисты прежних правительственных и общественных структур, действовавших в автономных областях, подвергались суровому преследованию. Большую жесткость, чем к сепаратистам, националисты проявляли лишь по отношению к масонам. Террор был для каудильо важным, но не единственным инструментом для осуществления его начинаний на первом этапе существования диктатуры. В деле полного подавления инакомыслия особого рвения им проявлено не было. Исследователь, посвятивший несколько работ изучению франкизма, написал о каудильо следующее: «Франко не был человеком жестокого нрава, он проводил репрессии руководствуясь уверенностью в том, что они продиктованы лишь необходимостью». А такая необходимость объяснялась просто — той обстановкой, в которой он действовал Как отмечал один из его приближенных, «Франко не был революционером, хотя возглавлял самую революционную нацию».[11]

С точки зрения каудильо, ярого противника любых революций и сторонника поступательного развития общества и государства, нация в первую очередь нуждалась в покое и средствах, способных обеспечить его. Применение террора он рассматривал именно с этой точки зрения и четко ограничивал то время, когда считал его допустимым. В этом он заметно отличался от своих коллег-диктаторов, видевших в терроре надежнейшую опору своей власти.

Верный своим принципам отрицания крайностей, Франко осуществлял репрессии, исходя из двух посылок. Согласно первой, виновные (с его точки зрения) в развязывании братоубийства должны понести наказание. Ради этого он хладнокровно, методично выполнял функции карательного инструмента. В этом отношении совершенно очевиден тоталитарный характер франкистского режима, для существования которого «нужна не только вера и энтузиазм верующих, но и непременно сознание своего бессилия неверующими». Характер Франко и его режима проявился в том, как был организован испанский террор, напрочь лишенный как немецкой изощренности, так и русского размаха. Уровень террористических действий не перешагнул критической отметки, за которой становилось возможным разрушение весьма хрупкой политической стабильности.

Невиданный экономический кризис в послевоенной Испании являлся следствием не только разрушительных военных действий. Его истоки находились гораздо глубже и относились ко временам вялой экономической политики либеральной монархии и решительных, но непродуманных экспериментов демократической республики. Война лишь довершила дело полного развала экономики страны. Требовалось немедленное и основательное реформирование, времени на раздумье и частичные эксперименты у диктатора не было. Испания ощущала острый дефицит всего — станков, средств транспорта, зерна, горючего, удобрений. Недостаток продуктов питания проявлялся в том, что в течение первой половины 40-х гг. большая часть населений систематически голодала.

Экономическая политика режима зиждилась на следующих основополагающих принципах. Прежде всего «экономический национализм» — автаркия, т. е. создание самообеспечивающей хозяйственной системы, не зависимой от ввоза из-за границы и международного разделения труда. Такой подход был вызван не только неопределенностью международного статуса послевоенной Испании, но и явственно ощутимыми симптомами близости глобального мирового конфликта.

Далее, предполагалась централизация экономики, т. е. подчинение перспективных планов ее развития интересам государства и возможность жесткого контроля с его стороны за всеми процессами хозяйственной жизни страны.

И, наконец, корпоративность — единая форма экономической организации, подразумевавшей решение «рабочего вопроса» через создание вертикальных синдикатов. Рабочий и предприниматель рассматривались с общегосударственной точки зрения как составные части единого промышленного организма и получали одинаковое название — «производитель». Общее название как бы предполагало устранение классового антагонизма. Через провозглашение общности исходных позиций рассчитывалось обеспечить замену классового сознания национальным. Исходя из такой концепции новое государство провозгласило себя национал-синдикалистким. Формирование этой системы поручалось Фаланге, поскольку соответствовало идеологическим принципам именно этой политической группировки в лагере «правых».

Новая система одинаково далеко отстояла как от социализма советского образца, так и от классического либерального капитализма. У модели бескризисной социалистической экономики были позаимствованы следующие основные черты: государственный контроль над производством, потреблением и распределением продукции, ценообразованием, установлением пределов заработной платы. При этом государство гарантировало сохранение частной собственности и прибыли, являющихся непременными атрибутами «либерального капитализма». Однако роль рыночных отношений в целом была значительно уменьшена.

Значительная часть промышленных предприятий, представлявших отрасли, признанные основополагающими для государства, была национализирована или поставлена в условия, при которых имелась возможность контролировать направление и темпы их развития.

В сельском хозяйстве власти определяли размеры посевных площадей и реквизировали у производителя все сверх установленных пределов. Одновременно была предпринята земельная контрреформа, с целью вернуть бывшим владельцам земли, переданные республикой крестьянам. Такой шаг был продиктован не только стремлением режима выполнить свои обязательства перед своими сторонниками, но, вероятно, и желанием преодолеть острый недостаток продовольствия, запустив, пусть архаичный, но отработанный экономический механизм сельскохозяйственного производства. Однако, учитывая крайнюю важность «аграрного вопроса», в октябре 1939 г. был создан «национальный институт колонизации», призванный наделить землей беднейшие слои крестьянства.

Можно сказать, что в период франкизма была создана многогранная, сложнейшая и достаточно эффективная модель социально-экономического устройства государства, изучение которой — тема для отдельной большой работы. Основные компоненты франкистской системы: автаркия, регулируемая экономика, корпоративизм, дополненные гибкой политикой социального маневрирования, — сложно переплетаясь, привели к формированию экономики, способной пережить кризис и одновременно накопившей достаточно возможностей для дальнейшего динамичного развития.

Для данного исследования важны не столько те реальные шаги, которые предпринимались руководителями Испании для достижения целей в том или ином направлении, а скорее установление причин, заставивших Франко выбрать для страны именно ту социально-экономическую модель, которая очень кратко описана выше. Политика автаркии и все вытекающие из нее положения были приняты за основу с личной подачи Франко и диктовались насущной необходимостью.

В экономических вопросах каудильо был склонен придерживаться воззрений, свойственных фалангистам, предпочитая рассчитывать на собственные силы государства. Противоположную точку зрения представляли экономисты из более умеренных консервативных группировок, которые считали необходимым добиваться получения внешней помощи для реконструкции страны. Часто взгляды Франко расходились с мировоззрением фалангистов, но в этом вопросе он использовал их идеи. Это было вызвано не столько внутрииспанской расстановкой сил, сколько международной ситуацией. Он не хотел ставить Испанию в зависимость от воли заимодавцев в условиях, когда в мире все более остро ощущалось приближение новой войны.

Франко хотел сохранить за Испанией право свободно выбирать свою позицию в случае возникновения конфликта. Кроме того, в предчувствии серьезных перемен в мире рассчитывать на объемную поддержку не было оснований. Государства антикоминтерновского блока не располагали достаточными ресурсами, чтобы интенсивно помогать восстановлению Испании, а располагавшие большими возможностями «демократии» и США не торопились предоставить помощь режиму, тесно связанному с потенциальным противником. Таким образом, представляется что выбор со стороны Франко экономической политики — автаркии — диктовался по большей части трезвой оценкой мировых реалий, главной из которых стала назревавшая мировая война.

В 4.46 утра 1 сентября 1939 г. над Гданьским замком прокатился грохот артиллерийского залпа. Немецкий линкор «Шлезвиг-Гольштейн» с «пистолетной» стометровой дистанции бросил 280-миллиметровые снаряды в расположение польского укрепления Вестерплатте. Взметнувшееся над польскими позициями пламя возвестило миру о начале Второй мировой войны.

Такое развитие событий не было неожиданностью для главы испанского государства. Франко был заблаговременно извещен о возможности подобного шага со стороны Германии, поскольку информация об этом содержалась в послании Муссолини от 17 августа 1939 г. Так что у Испании было время продумать свою позицию, но она была, по-видимому, изначально определена. Во всяком случае, в распространенном 4 сентября 1939 г. заявлении Франко объявил о нейтралитете своей страны. Текст широко распространенного меморандума содержал призывы к локализации конфликта и скорейшему восстановлению мира между народами. Общий миролюбивый тон заявления и недвусмысленные намеки на желание избежать участия в войне вызвали, как минимум, недоумение в Берлине, поскольку там полагали, что такая позиция Испании не соответствовала духу межгосударственного договора о дружбе от 19 января 1939 года. О том, что Франко намерен проводить самостоятельную политику, в Берлине тогда никто не думал всерьез. Однако именно так и произошло. Кэудильо выбрал свой путь во внешней политике, заключавшийся в предельно гибком маневрировании между позициями противостоявших блоков.

В отказе Испании от немедленного вступления в войну не было ничего особенного, если учесть, что сходным образом поступила Италии. Но в отличие от Италии испанское руководство начало поиск предлога, позволяющего несколько ослабить зависимость от Германии. Берлинское руководство неприятно поразили содержавшиеся в высказываниях Франко нотки неодобрения по отношению к двум фактам — нападения Германии на католическую Польшу и подписания советско-германского пакта. Свои симпатии к единоверцам-полякам, с одной стороны, и последовательный антикоммунизм — с другой, франкистская дипломатия обыграла как повод для некоторого ослабления слишком тесной связи и соответствующей зависимости от гитлеровского рейха.

Впрочем, ни порывать с Германией, ни слишком дистанцироваться от нее Франко не торопился, довольствуясь лишь некоторой свободой в выборе курса. Более того, при каждом Удобном случае он подчеркивал общность взглядов каудильо и фюрера и особый характер отношений между Испанией и странами «Оси».

Разъяснения, предоставляемые союзникам по дипломатическим каналам, содержали указания на стремление Испании всеми средствами помочь Германии, а также демонстрировали ее нежелание допустить победу «демократий». Франко не отказывался от возможности вступления в войну, но настаивал на том, что сам должен выбрать наилучший момент для такого шага, учитывая тяжелое и нестабильное положение руководимой им страны. В условиях неясности первых месяцев войны Гитлер и Муссолини сочли благожелательный нейтралитет Испании достаточным вкладом в общее дело.

Франко получил возможность выжидать, наблюдать, анализировать. Не стоит думать, что он питал особые симпатии к Великобритании или Франции. Безусловно, победа «Оси» сулила его режиму лучшие перспективы. Однако в своей политике он придерживался одного принципа — Испания превыше всего. Рисковать страной и устойчивостью собственной власти он не собирался. Как поднаторевший в политике военный, Франко понимал — в глазах нации вступление в войну может быть оправдано лишь быстрой, решительной и выгодной победой, способной принести немедленные и ощутимые блага стране.

Другого сценария страна, еще не оправившаяся от последствий Гражданской войны, не простит. И хотя мечты о возрождении имперского величия Испании являлись одним из краеугольных камней франкистской идеологии, он сознавал, что достижение этой цели возможно лишь при самых благоприятных, идеальных условиях. А в 1939 г. таких не наблюдалось. Военная и экономическая мощь западных демократий вызывала у Франко достаточное уважение, чтобы предостеречь его от опрометчивых шагов. В открытом противоборстве с ними, даже при поддержке Германии и Италии, Испания могла надорваться ради гипотетических приобретений, которые принесут пользу лишь какое-то время спустя.

Война обещала быть длительной и трудной, а это обстоятельство могло стать приговором его, Франко, власти и созданному им политическому режиму. Поэтому нейтралитет Испании с самого начала был четко очерченным и неукоснительно выполнялся. Вместе с тем Франко не отказывался от торгового сотрудничества с Германией. Германия остро нуждалась в поставках стратегического сырья, которым располагала Испания. Вольфрам, железная руда, серный колчедан и многое другое, чем богат Иберийский полуостров, активно поставлялись в Германию в рамках товарообмена и как средство погашения задолженности за военные поставки периода Гражданской войны. При этом Испания отнюдь не свертывала своих отношений с Великобританией и США, полностью используя права нейтрального государства, дающие возможность свободно выбирать торговых партнеров. В торговой политике Франко руководствовался желанием получить максимум выгод для своей разоренной страны и политические пристрастия не принимал в расчет.

Таким образом, нет оснований считать, что поставки сырья для германской военной промышленности являлись свидетельством нарушения нейтралитета. Испанская железная руда, обмененная на горючее, использовалась как в германском, так и в английском военном производстве. И вполне вероятно, что изготовленная из нее броневая сталь применялась для изготовления танков «Матильда» и «Валентайн», которые Англия поставляла в Советский Союз. Значит можно сказать, что Франко, презрев свой нейтральный статус, помогал Советам. Но эта версия почему-то у нас в стране распространения не получила.

Отношение Испании к своему нейтралитету несколько изменилось в 1940 г., когда в ходе весенне-летней кампании германский вермахт разгромил Францию. Эйфория от головокружительного успеха, охватившая гитлеровцев, проявилась и в Испании. В частности, изменилось отношение Франко к пониманию испанского нейтралитета. Правда, в отличие от итальянского дуче Муссолини, поспешившего присоединиться к победителю и в надежде на близкую конечную победу напрямую включившегося в вооруженный конфликт, каудильо и тогда проявил обычную осторожность. Испания лишь сменила дипломатический статус своего неучастия в войне: 12 июня 1940 г. был опубликован декрет, согласно которому руководимое им государство было объявлено «невоюющей стороной».

Такое уточнение статуса явилось «новым словом» в мировой дипломатической практике. Новшество оказалось полезным, поскольку позволило каудильо занять испанскими войсками Танжер, находившийся под международным управлением. Этот порт и прилегающий к нему район были включены в состав испанского Марокко. Эта акция, совершенная спустя два дня после публикации документа, «уточняющего» позицию Испании, прошла спокойно: в сложившейся ситуации дальнейшее совместное управление Танжером стало невозможным, поскольку из восьми комиссаров, управлявших «вольным городом», трое представляли враждовавшие государства — Италию, с одной стороны, Великобританию и Францию, — с другой. Учитывая эти обстоятельства, можно допустить правомерность утверждения, что оккупация Танжера «невоюющей страной» способствовала сохранению его нейтрального статуса, а также то, что это делалось по согласованию с представителями западных демократий.

После разгрома Франции Франко занял более демонстративную позицию, свидетельствовавшую о поддержке стран «Оси». В своих контактах с германским руководством он старался дать понять, что его действия направлены на поддержку Германии и его страна готова к началу активизации такой поддержки. Он поспешил сформулировать условия, на которых Испания готова включиться в войну.

1Э июня испанский посол вручил в Берлине своеобразный «счет» за предполагаемое участие Испании в войне. Свою поддержку Франко оценивал высоко: Германии предлагалось гарантировать осуществление притязаний Испании на французскую часть Марокко, западный Алжир, французский Камерун и расширение Испанской Сахары до 20-й параллели. Поскольку согласно военным планам испанского генерального штаба первой военной операцией должен был стать захват британского Гибралтара, Франко требовал гарантий его закрепления за Испанией. В этом вопросе его претензии также не отличались умеренностью: представитель Франко в Берлине генерал Вигон запросил для осуществления захвата Гибралтара: 200 танков, 40 пикирующих бомбардировщиков, 100 орудий 155-миллиметрового калибра, 100 тяжелых минометов, да еще сверх того 800 тыс. тонн зерна, 100 тыс. тонн хлопка, 25 тыс. тонн каучука и 625 тыс. тонн химических удобрений и еще кое-что в столь же внушительных размерах. Точная дата вступления в войну, даже в случае принятия всех требований, не определялась.

Для удовлетворения запросов Франко Гитлеру предстояло вступить в серьезный конфликт с вишистской Францией, и что еще важнее — требовалось произвести основательные изъятия сырья и продовольствия из собственной немецкой экономики и запасов вооружения вермахта. Остается предположить, что каудильо, не горя желанием ввязываться в драку, вел беспроигрышную игру: в случае согласия Германии удовлетворить его запросы Испания при минимальных затратах могла приобрести очень много, а если его заявки не выполнялись, он мог отказаться от вступления в войну, ссылаясь на объективные трудности, переживаемые страной.

Подобный перечень испанских пожеланий ложился на стол Гитлера всякий раз, когда тот поднимал вопрос об обещании Франко вступить в войну. Чем очевиднее была бесперспективность положения Германии, тем более трудновыполнимым был этот список. Стоит обратить внимание на один из пунктов, включенных в список желательных поставок, а именно — на запрос о предоставлении Испании 25 000 тонн каучука. Дефицит этого вида сырья непременно отмечался среди наиболее острых проблем германской военной экономики. Эта просьба Франко, очевидно, не могла быть удовлетворена, в противном случае вермахт просто остался бы без колес. Каудильо не мог этого не знать, но упорно настаивал на этом пункте. Подобные методы Франко красноречиво свидетельствуют, что он заламывал несоизмеримо высокую цену, будучи изначально не заинтересованным в реальном заключении сделки. И Гитлер всякий раз отступал, поскольку выполнить все заявки он не мог. Не мог он принудить Франко силой или угрозами оказать «друзьям» более действенную поддержку.

Впрочем, тогда, летом 1940 г., Гитлер, внимательно наблюдая за изменением позиции Испании и отдавая себе отчет в ее чрезвычайной слабости, предпочел оставить испанские предложения без конкретного ответа. Германское командование делало ставку на разгром Англии посредством воздушных бомбардировок. Средиземноморский театр считался второстепенным, а потому вступление в войну Испании не казалось остро необходимым.

Трудно судить, насколько серьезны и искренны были намерения Франко. Действительно ли он хотел попытать счастья в рискованной борьбе с Великобританией или его военные приготовления имели целью «замазать глаза» Гитлеру? Вероятно, в известной мере справедливо и то и другое предположение. На деле Испания по-прежнему оставалась нейтральной страной, наблюдающей мировую бойню со стороны.

Между тем военные действия развивались своим чередом. «Битва над Англией», развернувшаяся во второй половине 1940 г., шла с максимальным напряжением для обеих сторон, участвовавших в конфликте. Экономика Великобритании ценой невероятных усилий успевала восполнять потери, наносимые люфтваффе. Англичане доказали решимость сражаться до конца за свою свободу. Гитлеровское командование вынуждено было пересмотреть планы ведения войны. Средиземноморский театр военных действий приобрел для немцев новое значение, как регион, господство над которым могло разрушить экономические связи в рамках Британской империи и тем подорвать ее способность к сопротивлению.

Вопрос о стратегической роли Гибралтарской базы приобрел особый смысл, а значит, возросло значение позиции Испании. Многое зависело от того, проявит ли Испания серьезную готовность поддерживать «Ось». Германское военное командование добивалось от Франко вступления Испании в войну и допуска немецких войск на территорию полуострова. Участились визиты в Испанию представителей вермахта и германских дипломатов, целью которых было выяснение возможностей испанских вооруженных сил, с одной стороны, и намерений каудильо, — с другой.

В августе 1940 г. Ф. Гальдер, начальник немецкого штаба ОКВ, отметил в своем «Дневнике» по поводу отношений фюрера и каудильо: «Намереваются запрячь Испанию… Теперь фюрер будет его обрабатывать, чтобы склонить к немедленному выступлению на нашей стороне…». Настойчивость германского руководства, намеренного вопреки очевидным и хорошо известным немцам фактам о трудностях, переживаемых франкистским государством, вовлечь Испанию в вооруженный конфликт, подтверждает чрезвычайную важность гибралтарской позиции грандфлига (британского ВМФ) и королевских ВВС.

Гитлер совершенно верно оценивал стратегическое значение Гибралтара и испанских владений в северной Африке, но свою способность повлиять на позицию каудильо он переоценил. Люди из окружения Франко, в первую очередь те, кому довелось быть министрами в его правительствах, знали, насколько обманчива «податливость» и «внушаемость» их начальника. Так, один из них, Л. де Аррессе и Магра, входивший в правительства в первой половине 40-х гг., отмечал: «Каудильо не был личностью легко управляемой, как некоторые предполагали». Эта мысль может быть прекрасно проиллюстрирована историей взаимоотношений Франко и Гитлера в ходе мировой войны.

Каудильо, внимательно наблюдая, как развивается «Битва над Англией», пришел к выводу о том, что английский народ будет бороться до конца. Надежда на возможность успешного для Германии исхода этого конфликта заметно поколебалась. Если позиция каудильо в первой половине 1940 г. была неопределенной и трудно поддается однозначному толкованию, то его намерения и действия в последующие полгода должны быть трактованы совершенно однозначно: Франко прочно встал на позицию невмешательства в войну, и Гитлер явно просчитался, надеясь, что испанский «союзник» пожертвует своей страной ради германских интересов.

Гораздо вернее был понят Франко У. Черчиллем, который определил политику испанского диктатора следующим образом: «Политика генерала Франко на всем протяжении войны была исключительно своекорыстной и хладнокровной. Он думал только об Испании и испанских интересах… Этот тиран с ограниченными взглядами думал только о том, чтобы предотвратить участие своего обескровленного народа в новой войне».

Проведение такого курса Франко должен был тщательно маскировать именно от правительств стран «Оси», потому что положение в Европе 1940 г. не допускало возможности открытой конфронтации с Гитлером. Франко прибег к практике пустых обещаний и бесконечных проволочек, призванных закамуфлировать нежелание воевать. Многочисленные представительные делегации наносили визиты с той и другой стороны, но переговоры оканчивались безрезультатно. Зачастую в ходе этих встреч складывались ситуации, едва не переступавшие грань общепринятых дипломатических норм. Так, во время очередного визита Р. Серрано Суньера в Берлин в ходе тяжело проходивших переговоров им была брошена фраза, что Гитлер ведет себя как «мелкий еврейский торгаш».

Гитлер не собирался отказываться от своих планов втянуть Испанию в войну. Он возлагал надежды на личную встречу с Франко, рассчитывая решить эту проблему. Первая и единственная встреча двух диктаторов была назначена на 23 октября 1940 года. Местом проведения ее было избрано местечко Эндай, расположенное на франко-испанской границе. Рассказ об этом, несомненно знаменательном моменте в истории, стоит начать с описания «опоздания Франко», ставшего почти хрестоматийным: вместо запланированных 14 часов поезд каудильо прибыл к платформе Эндайского вокзала на час позже.

У большинства историков не вызывает сомнения преднамеренность опоздания каудильо, известного своей педантичной точностью. Подобная точка зрения существует издавна и в отечественной историографии. Мнение о сознательной задержке поезда подверглось сомнению в 1990 г. в интервью, которое дал Р. Серрано Суньер советскому журналисту. При этом было сказано следующее: «Франко даже не посмел бы подумать о подобной неучтивости! Мы опоздали по вполне прозаичной причине, из-за отвратительных железных дорог. Я хорошо помню как волновался каудильо, узнав, что поезд прибудет в Эндай позже намеченного срока». Мнение это принадлежит очень авторитетному политику, но… политику, который, был одним из столпов франкистского режима, убежденным гонителем «левых» и придерживался последовательной прогерманской позиции, а к началу 90-х стал убежденным защитником «демократических ценностей» и признал свои ошибки. Искренность такого свидетеля сомнительна.

К версии о запланированном опоздании с целью «психологической подготовки» Гитлера можно относиться по-разному, это не самое важное. Гораздо важнее позиция, занятая Франко на переговорах, и их конечный результат. После взаимных улыбок, приветствий и стандартных клятв в вечной дружбе начались переговоры. Гитлер, излагая свои требования, хотел вырвать у Франко обещание в точно установленный срок объявить войну Великобритании и помочь осуществить намеченную операцию против Гибралтарской крепости.

План захвата Гибралтара, разработанный германским генштабом, носил название «Феликс». Он подразумевал пропуск Испанией через свою территорию 20 дивизий вермахта. Армии Испании в плане отводилась вспомогательная роль. Покончить с английскими силами в крепости предполагалось 10 января 1941 года. В тот же день Испании предлагалось объявить войну Великобритании. Речь Гитлера содержала также требования предоставления морских баз на Канарских островах.

Выслушав фюрера, Франко в ответ заявил, что изложенный план не пригоден, поскольку задевает национальные чувства испанцев. По его мнению, овладение Гибралтаром дело самой испанской армии. Чтобы Испания могла осуществить эту операцию, Германия должна предоставить современное вооружение, тяжелую артиллерию и многое другое. Это заявление каудильо подкрепил указанием на сложность преодоления пиренейских перевалов в зимнее время. Кроме того, он напомнил, что присутствие иностранных войск на территории Испании может вызвать партизанскую войну, сходную с антинаполеоновской гверильей.

Эти экскурсы в историю и географию должны были предостеречь фюрера от опрометчивых шагов. Франко выразил сомнения в возможности быстрого сокрушения Британии и заявил о том, что в случае удами операции Германия должна будет компенсировать утрату английского источника поступления остро необходимых Испании зерна и нефти. По сути он свел переговоры к вопросу о поставках в Испанию вооружения и продовольствия. Испанский генералиссимус снова не назвал окончательной даты вступления своей страны в войну. Девятичасовые переговоры оказались безрезультатными. Франко уехал, не подписав заготовленных Суньером и Риббентропом документов и фактически отказавшись пропустить немецкие войска через свою территорию. Оценивая эндайскую встречу, Гитлер сказал, что предпочел, чтобы ему вырвали 3 или 4 зуба, чем снова пройти через все это. По другую сторону фронта У. Черчилль так охарактеризовал позицию испанцев и их каудильо: «Они не хотели, чтобы иностранные войска ступали по их земле… Франко полностью разделял их чувства и умело их направлял».

Испанский диктатор проявил изрядную стойкость и хладнокровие, отстаивая интересы своей страны перед Гитлером. Неудача эидайских переговоров явилась, пожалуй, первым дипломатическим поражением Гитлера в диалогах с представителями стран Запада. Франко убедился в том, что отстоять свою точку зрения он может дипломатическим путем, избегая прямой конфронтации со странами «Оси». Средства массовой информации Испании продолжали твердить об общности интересов и духовном единении с Германией. В приватных беседах с представителями западных держав Франко подчеркивал свое настойчивое стремление избежать участия в вооруженном конфликте. Таким образом, вопрос об участии Испании в войне как бы завис в воздухе.

Ситуация, казалось бы, должна была измениться летом 1941 года. Франко неоднократно осуждал договор о ненападении между Германией и СССР. После 22 июня 1941 г. франкистское руководство Испанией выразило Германии свое удовлетворение и поддержку на словах, но уклонилось от объявления войны кому-либо из противников Германии, включая СССР. Впрочем, один шаг е направлении, желательном для Германии, Франко сделал, и этот шаг может считаться одним из немногих промахов осторожного политика. Речь шла о наборе е добровольческое формирование для отправки на Восточный фронт для участия в крестовом походе (crusada) против коммунизма.

В сложнейшем хитросплетении причин, подтолкнувших каудильо к созданию «Голубой дивизии», определенное значение имел его ярко выраженный антикоммунизм, который, очевидно, и помешал ему оценить всесторонне последствия этого шага. Он не учел, что в России он встретит совсем иного противника, нежели тот, что был знаком ему по событиям Гражданской войны 1936–1939 гг., что его легионерам придется столкнуться с солдатами народа, взявшегося защищать не абстрактные идеи, а независимость своей земли, свои «пашню и очаг». Слабое знакомство с русской историей не позволило ему предвидеть, что в борьбе с иноземными захватчиками русский народ сумеет сплотиться. Не смог он ожидать того, что в ходе войны русский коммунизм изрядно трансформируется, а русский диктатор будет говорить и действовать с позиций близкого самому Франко национализма.

Словом, вместо того чтобы реально взвесить перспективы борьбы против неизвестной русской величины, Франко попытался разыграть русскую карту в своих тактических интересах. Посылка дивизии на Восточный фронт позволила ему отчасти оправдаться в глазах Гитлера. Но так как официального объявления войны не было, то и убедительного повода для ответных действий у стран формирующейся антигитлеровской коалиции не было. Каудильо использовал против Советов их собственный прием — вмешательство без объявления войны, путем отправки добровольцев, желающих бороться с мировым коммунизмом.

Напрашивается еще одно предположение: отправляя добровольцев в далекую Россию, Франко спроваживал из Испании цвет фалангистской партии, ортодоксальных фашистских ультра, которых не удовлетворял умеренный политический курс каудильо внутри страны. Ведь именно командира «Голубой дивизии» Муньеса Грандеса немецкий абвер прочил в испанские лидеры, если бы удался намеченный антифранкистский переворот. Таким путем Франко ослабил оппозицию своему режиму справа. Многие «старые фалангисты», поклонники идей Х.-А. Примо де Риверы, остались в России навсегда. Тех, кто вернулись избежавшими русских пуль, он отправил во «франкистские застенки», как это произошло с летчиками эскадрильи «Сальвадор».

Правда, решая ближайшие задачи, Франко не предусмотрел, что позже, когда державы-победительницы будут решительно и жестко перекраивать послевоенный мир, «Голубая дивизия» станет основным аргументом в пользу необходимости насильственного изменения режима в Испании и осложнит проблему выживания франкизма в рамках нового мироустройства.

«Голубая дивизия» была сформирована в июле 1941 г. в г. Ирун. Она состояла из 4 пехотных полков, 3 отдельных батальонов, артполка и кавалерийского эскадрона, насчитывающих в обшей сложности 1 генерала, 641 офицера, 2 272 младших командиров и 15 780 солдат, и была подготовлена к отправке в Германию с перспективой вскоре отправиться на Восточный фронт. 13 июля первый эшелон добровольцев был отправлен из Испании, несколько ранее, 30 июня, отбыли летчики авиаэскадрильи «Сальвадор». В Германии дивизия, сменив обмундирование, была включена в состав вермахта под № 250 и отправлена на северный участок фронта в район действий группы армий «Север», где 8 октября заняла предписанное дислокацией место в полосе 16-й немецкой армии.

Со временем дивизия заслужила восхищение немецкого командования за отчаянную храбрость ее солдат и офицеров и одновременно удостоилась славы формирования, совершенно лишенного элементарной военной дисциплины. Дивизия принимала участие в боях под Великими Луками, на Ладоге и Волхове, под Красным Бором, зачастую на самых опасных участках. Данные о ее потерях различны, но, очевидно, они были велики.

Официальное присутствие испанских солдат на Восточном Фронте продолжалось до 1943 г., когда Франко, окончательно разуверившись в возможности победы Германии, решил отозвать «Голубую дивизию» домой. При этом он не вспоминал о своем публичном заявлении 14 февраля 1942 г. в Севилье о том, что в опасный для Германии момент на пути коммунистов к Берлину «окажется не одна дивизия, а миллион испанцев».

По мере того как изменялась ситуация, менялась и позиция Франко. Отчасти под давлением Англии и США, отчасти исходя из бессмысленности пребываний дивизии на фронте, где ее присутствие ничего не меняло, «Голубая дивизия» была возвращена домой, а те из легионеров, кто пожелал остаться, составили так называемый «Голубой легион» и вошли в состав вермахта, полностью утратив свой особый статус.

Для Гитлера присутствие на Восточном фронте «Голубой дивизии» имело скорее символическое значение. Одна или десять испанских дивизий не меняли здесь ситуации. Гораздо важнее в плане стратегическом было отношение Франко к вопросу о захвате Гибралтарской крепости. Однако из-за несговорчивости Франко германские разработки, известные под названием «Изабелла-Феликс», остались на бумаге. Такая же участь была уготована проекту «Илона-Гизела», возникшему в период поражений итало-немецких войск в Северной Африке.

Очевидно, что в 1942–1943 гг. Франко совершенно перестал причислять Испанию к союзникам «Оси», скорее, напротив. Во всяком случае, 13 ноября 1942 г. Черчилль писал Сталину, информируя его о ходе операции «Факел»: «Политическая реакция Испании и Португалии была в высшей степени удовлетворительной и опасность того, что порт Гибралтара и аэродром будут приведены в негодность, пока перестала причинять беспокойство».

Эпизод с полным непротивлением Франко союзной высадке в Северной Африке в очередной раз продемонстрировал миру «особую позицию» Испании. Оставаясь на словах сторонником Гитлера, каудильо не сделал ничего реально значимого ради своего союзника. Более того, закамуфлированная митинговым пафосом и газетными воплями перемена курса, очевидно, становилась реальностью.

Считавшееся прогермански настроенным правительство Р. Серрано-Суньера было отправлено в отставку. Министром иностранных дел вместо «зятька» был назначен Ф. Гомес-Хордана, типичный аристократ-традиционалист, которого вполне обоснованно считали англофилом. Перестановка кадров предвещала окончательное закрепление курса лояльности к антигитлеровской коалиции и отказ от германского приоритета во внешней политике Испании. Новая позиция оформилась не в один день, но со временем перемены становились все более очевидны. 10 октября 1943 г. Франко заявил о переходе Испании от положения невоюющей страны к нейтралитету.

Возмущение Берлина по этому поводу генералиссимус оставил без внимания. Воевать, тем более на стороне терпевших поражение за поражением государств «Оси», он не собирался. Его занимали теперь другие проблемы. Ему удалось добиться от противников определенных гарантий для Испании. Англо-американцам он обещал не допускать на Иберийский полуостров немецкие войска, за что получил обещание союзников не вторгаться в Испанию. Перед Германией Франко обязался не допустить союзного вторжения, за что получил аналогичные гарантии от Гитлера. В те дни Франко неоднократно заявлял о готовности испанцев оказать сопротивление любому противнику, который вознамерится вторгнуться на Иберийский полуостров, будь то Германия или союзники.

Впрочем, надо признать, что не только решимости каудильо Испания обязана сохранением нейтрального статуса. Скорее, вовлечению Испании в войну помешало взаимное нежелание противоборствующих сторон открывать новый фронт в Европе. Франко верил гарантиям, потому что понимал ситуацию на Фронтах. Разгром итало-немецких войск и их изгнание из Северной Африки и последующее вторжение союзников в Италию не оставило немцам возможностей для вторжения в его страну. Стратегическое значение Гибралтара несколько снизилось. Хотя овладение им по-прежнему оставалось желательным для Германии, отвлекать с других направлений силы, достаточные для сокрушения испанской армии и взятия крепости, немцы были не в состоянии, потому что Восточный фронт по-прежнему поглощал подавляющую часть огромных германских резервов. Значительных сил требовал фронт в Италии. Наконец, угроза союзного десанта во Франции диктовала необходимость наличия на севере этой страны определенных бездействующих войсковых контингентов. В свою очередь, союзники, столкнувшиеся в Италии с серьезными трудностями и начавшие подготовку к высадке в Нормандии, также не имели сил и желания создавать фронт в Иберике. Потому в неприкосновенности Испании и Португалии, связанных оборонным договором, Франко мог быть почти уверен.

Основной задачей главы испанского государства стал поиск путей сближения с союзниками, в победе которых он теперь, пожалуй, не сомневался. Стоит вновь подчеркнуть, что политические и экономические отношения между Испанией и союзниками существовали на протяжении всей Второй мировой войны. Даже когда франкистский режим демонстрировал антианглийский пыл и в стране нагнеталась прогерманская военная истерия, Франко дальновидно предоставлял возможность поносить большевизм и «прогнившие демократии» своим подручным фалангистам.

Как прагматик он избегал излишнего увлечения демагогическим словоблудием. Справедливости ради стоит отметить, что демагогия ему и не давалась. Франко не был оратором, сравнимым с Гитлером, и не обладал даром «зажигать» толпу. Его речи, как правило, отличались скучноватой академичностью, хотя он и умел подобрать подходящие слова и лозунги. Возможно, поэтому сам Франко оставался для Черчилля и Рузвельта достаточно предсказуемым партнером. Лидеры демократий отдавали должное его прагматизму и конструктивной позиции, нацеленной на получение максимальных выгод для своей страны. Политическая необходимость вынуждала расширять контакты, преодолевая взаимную неприязнь.

Влияние союзников на Франко росло прямо пропорционально военным поражениям Германии. В 1943 г. послы США и Англии были в состоянии предостерегать испанское руководство от резких нападок на СССР. От имени своего правительства полпред США в Испании советовал официальным лицам и СМИ франкистского режима «сменить тон в отношении СССР и немедленно перестать делать вид, что германская агрессия против России является „крестовым походом“». При этом напоминалось, что «любые атаки против России будут рассматриваться как нападение на основного союзника Соединенных Штатов». Подобные одергивания со стороны союзных лидеров в сочетании с трезвой оценкой развития обстановки возымели действие — антисоветская истерия если не угасла, то во всяком случае пошла на спад. Фалангистским демагогам нашлась другая работа — разъяснять и доказывать самобытную сущность испанской политической системы и ее независимость от германского нацизма.

Отношение к Франко со стороны союзников по антигитлеровской коалиции было различным. Наиболее непримиримую позицию, по вполне понятным причинам, занимал Советский Союз. Позиция США была более лояльной, но настороженной. Особую полигику в отношении Испании проводил официальный Лондон. Свое отношение к Франко и судьбе Испании в послевоенном мире Черчилль выразил словами: «Следует делать различие между человеком, который сбил вас с ног, и тем, который вас не трогал».

Для него не имел знамения вопрос, почему Испания не вступила в войну — из добрых побуждений или в силу экономико-социальных трудностей. Он помнил, что в самые трудные годы борьбы с фашизмом Гибралтар оставался английским, что Франко не мешал союзной высадке в Северной Африке. «Бывший военный моряк», как любил называть себя сэр Уинстон, был благодарен испанскому пехотному генералу за то, чего Франко не сделал для Гитлера. Осторожный и предусмотрительный Черчилль видел грядущие перспективы новой расстановки сил в мире. Учитывая это, английский премьер желал иметь дружественную Испанию.

Различие подходов к испанской проблеме между США и Англией проявилась в период «вольфрамовой баталии», суть которой состояла в попытке госдепартамента США запретить испанцам продавать Германии вольфрам. Ф. Рузвельт, очевидно, переоценил свои возможности влиять на Франко, когда весной 1944 г. пригрозил Испании жесткими мерами в случае, если испанцы не прекратят поставки вольфрама Гитлеру. Желание президента США лишить противника ценнейшего для военной промышленности сырья понятно и обоснованно.

Однако в разгоравшийся конфликт вмешался Черчилль, имевший свой взгляд на данную проблему. Хитрый англичанин, очевидно, учитывал в данном вопросе больше факторов, чем американцы, в частности то, что за испанское сырье Гитлер по требованию Франко расплачивался готовой продукцией — вооружением, среди которого остродефицитные для Германии истребители, зенитные и противотанковые пушки. Таким образом, за вольфрам, который германской промышленности предстояло обработать в условиях нарастающих ударов союзной авиации по заводам и фабрикам рейха, Гитлер отдавал испанцам, т. е. выводил в нейтральное поле, те средства, которые могли помешать воздушному и сухопутному вторжению союзников на европейский континент. Очевидно, исходя из этих соображений, Черчилль добился от заокеанского союзника смягчения позиции. Он просил Рузвельта «прекратить заниматься глупостями» и добился компромиссного решения. Франко по-прежнему поставлял немцам вольфрам, а те, в свою очередь, отдавали ему свое вооружение.

В конце войны генералиссимус решил использовать свои окрепшие отношения с западными союзниками и сохранявшиеся контакты с Гитлером для достижения определенных геополитических целей. Франко попытался взять на себя роль своего рода посредника, разъяснявшего противникам в войне их ошибки. Он искал способы довести до западных союзников, и в первую очередь до англичан, свой взгляд на войну. В своих речах и посланиях британскому руководству каудильо объяснял Черчиллю, в каком положении окажется Англия в случае поражения Германии и крушения системы национал-социализма. Он пугал англичан советизацией Европы и чрезмерным усилением позиций США. Всячески подчеркивал, что только сохранение мощной Германии способно сдержать русских. Он предлагал сласти европейскую цивилизацию от большевизма посредством заключения сепаратного мира на западе и создания новой коалиции на принципах антикоммунизма.

Эти идеи каудильо пронизывали все внешнеполитические мероприятия Испании, начиная примерно с 1943 года. К чести наших союзников стоит отметить, что потуги Франко вызывали, скорее, брезгливое недоумение, нежели конструктивный отклик. Черчилль не хуже испанского диктатора понимал, что может произойти с Европой, однако считал, что решит свои проблемы без Франко. На назойливые увещевания испанца отвечали холодно, порой вежливо, порой не очень. В целом каудильо четко давали понять, чтобы он знал свое место.

Под вопросом находилась сама возможность существования режима в послевоенном мире. Ни Рузвельт, ни Черчилль, ни тем более Сталин не желали видеть Франко за общим столом при решении вопросов нового мироустройства. Заявка каудильо на сотрудничество с Объединенными Нациями в деле восстановления мира, сделанная в ноябре 1944 г. в интервью агентству «Юнайтед пресс», получила резко отрицательный отклик во всем мире. Франкистская Испания вступила в новую эпоху в состоянии полной неопределенности. Режим ждала долгая и тяжелая борьба за выживание.

Рассмотрение некоторых аспектов, касающихся истории существования франкистского режима в период Второй мировой войны, позволяет сделать следующие выводы. Привычная оценка Испании как одного из верных сателлитов Германии вызывает сомнение. Вопрос о том, на чьей стороне был Франко в период Второй мировой войны, предполагает однозначный ответ — на стороне Испании. Его подчеркнуто эгоистическая позиция была направлена лишь на извлечение максимальных выгод для своей страны. Проведение такой политики требовало непрерывного лавирования между противоборствующими коалициями. Основная цель этой политики состояла в сохранении мира для Испании любой ценой.

Политик, способный учесть состояние страны и избавить соотечественников от новых страданий, заслуживает, как минимум, одобрения со свое здравомыслие. Испанский нейтралитет периода войны оставался реальностью, хотя менялись «вывески», его прикрывающие. Участие «Голубой дивизии» в военных действиях на Восточном фронте имело характер добровольческого мероприятий и может рассматриваться как попытка Франко одновременно решить две проблемы (внешнеполитическую и внутриполитическую) — успокоить заимодавца — гитлеровскую Германию и избавиться от наиболее радикально настроенных сторонников фашизма внутри Испании.

Позиция Франко в отношении отдельных членов антигитлеровской коалиции проявлялась по-разному. Он демонстрировал верность (относительную) государствам «Оси» в действиях против СССР. Это объяснялось идейными соображениями (неприятие идей коммунизма) и, вполне возможно, личной обидой за то, что Советский Союз так активно поддерживал противников национал-традиционалистов в Гражданской войне.

Одновременно, в отношении западных членов антигитлеровской коалиции Франко вел себя подчеркнуто миролюбиво. Это особенно проявилось в ситуации, связанной с британским Гибралтаром, Итак, в одном случае «Голубая дивизия», затерявшаяся под № 250 среди других составляющих вооруженных сил вермахта, в другом — недопущение взятия Гибралтара. Именно в этих двух эпизодах сказалось испанское военное участие (точнее неучастие) в мировом конфликте.

Экономическое сотрудничество со странами «Оси» объяснилось как необходимостью выплатить долги, так и взаимной выгодой в торговле. Одновременно Испания поставляла стратегическое сырье и странам антигитлеровской коалиции.

Что касается идейной близости с фашистскими государствами, то она, во-первых, была поверхностной, а во-вторых, была порождена условиями, в которых сложился франкизм. Ведь франкистский режим возник как антикризисный в условиях преодоления той ситуации, когда бессильны оказались механизмы демократического общества, а идеи национал-традиционализма столкнулись с идеями интернационал-коммунизма.

Франко, оказавшийся во главе «больного» испанского общества, постарался подчинить свои симпатии и антипатии решению одной проблемы — извлечь максимум выгод для своей страны из реально существующего положения вещей. И надо отдать ему должное — он сумел упрочить свою власть внутри страны, избежать участия Испании в войне, обеспечить ей право на существование в послевоенном мире и даже заложить основы фундамента будущей государственности.