"Иво Андрич. Елена, женщина, которой нет" - читать интересную книгу автора

если бы лечь означало то же самое, что и заснуть, жизнь не была бы тем, чем
она является: смертью, не дающей покоя и надежности. Более недоступный для
меня и недостижимый, чем величайшее сокровище или самый невероятный мировой
рекорд, сон прозябал где-то далеко-далеко, целый океан сна, а я изнывал об
одной-единственной его капле. Уснуть, спать без сновидений, спать мертвым
сном, где нет ни чемоданов, ни слез, ни женских волос, ни самих женщин,
реальных и призрачных!
Мрак и бесплодные попытки заснуть утомили меня и привели в такое
расстройство мое сознание, что я начал терять ощущение реальных размеров
собственного тела. Моя ладонь, подложенная под левую щеку, казалась мне
безбрежной, знойной пустыней, без единой травинки и без глотка воды.
Измученное сознание уверяло меня, что я лежу так с незапамятных времен и что
мысль о светлом женском волоске - только один из моих беспокойных снов,
явившихся в часы бодрствования. Эта идея придала мне силы, я переборол себя
и зажег электричество.
До чего же мал и запутан мир осязаемых вещей по сравнению с горячими,
безграничными просторами бессонницы! Как тускло и безобразно все, что можно
увидеть открытыми глазами! Водоворот, представший передо мной в жалком
земном свете, кружился уже медленней. Наконец все замерло и каждая вещь
стала на свое место: дверь, трюмо, диван, письменный стол, телефон.
Я поднялся. Неуверенным шагом, как ребенок, который знает названия
окружающих предметов, но не разбирается в их свойствах, я прошел через эту
реальность низшего порядка. В глубине кабинета зажег еще одну лампу, на
стене. В нише, хорошо освещенные, неподвижно лежали мои дорожные вещи. Я
поочередно осмотрел оба никелированных замка на самом большом чемодане.
Женского волоса не было и в помине. Зажег настольную лампу и сел на тот
самый стул, где сидел, прежде чем лечь, когда ясно увидел вздрагивающий
волосок. С этого места на левом замке отчетливо виднелся изломанный и тонкий
отблеск, похожий на светлый завиток. И это было все.
Я погасил одну за другой лампы и подошел к постели, которая при свете
горевшего на тумбочке ночника напоминала поле боя или трагическую картину
после землетрясения. Я взбил подушки, расправил простыню - арену моей ночной
борьбы, - погасил последний светильник и лег. Должно быть, в подобный момент
впервые родилась в человеческом мозгу мысль о воскресении из мертвых. Я
чувствовал себя разбитым и ничтожным - жалкий остаток того человека, который
вчера вечером, в десятом часу, вошел в кабинет и сел работать; я был обманут
и унижен, причем дважды - сначала миражем, потом явью. То, что теперь от
меня осталось, могло спокойно лежать, как никому не нужная ракушка из-под
съеденной устрицы. И я уснул быстро и крепко, но не тем сном, о котором
мечтал, прежде чем подняться. Это было забытье ненужного и отринутого от
меня тела.
Все искушения, все испытания и все муки, выпавшие на нашу долю, можно
измерить силой и продолжительностью связанной с ними бессонницы. Ибо день не
их настоящая пора. День - это белая бумага, на которой мы все регистрируем и
отмечаем, а счеты сводятся ночью на огромных, мрачных и горячих полях
бессонницы. Здесь же все на свете находит свое решение и забывается -
окончательно и бесповоротно. Любое перенесенное страдание погрузится в
глубину, будто подземная река, или перегорит, не оставив ни следа, ни
воспоминания.
Зима шла своим чередом. Странный и терзавший душу эпизод со слезами на