"Иво Андрич. Елена, женщина, которой нет" - читать интересную книгу автора

Я оцепенел, но сразу же машинально потянулся к выключателю возле двери.
Вспыхнул белый свет и, мгновенно погасив красное окно, залил прихожую и все,
что в ней находилось. На полу стояли чемоданы, два маленьких и один большой,
а на них - мой темно-зеленый грубошерстный альпийский плащ-накидка.
Вероятно, он соскользнул с вешалки и упал на стоявшие под ним чемоданы. Я
почувствовал, как медленно, иголочками скатился по коже охвативший меня было
страх. Вошел в комнату, зажег все лампы и начал собирать последние мелочи.
Стараясь двигаться непринужденно и спокойно, я, будто по делу, снова вышел в
прихожую. На пороге по телу снова пробежали мурашки. Но все было на своих
местах - освещенные белым светом чемоданы и плащ на них. Все выглядело
естественным, все было понятно и не требовало объяснений.
Я плохо ужинал и беспокойно спал, а ранним утром уже сидел в вагоне
поезда, который спускал меня в долину и вез в город.
Подошли декабрьские дни, те серые последние дни года, когда одинокие
люди отказываются от вечерних посещений и еще глубже, будто в холодную воду
или дремучий лес, погружаются в невыносимое одиночество, надеясь таким
образом, отдавшись ему целиком, быстрее пережить серую хмарь, спастись и
выбраться на какую-то радостную, светлую прогалинку.
В одну из ночей я сидел в своем кабинете и работал. В огромной комнате
с несколькими большими окнами было прохладно, и с каждым часом она все
больше остывала. Что-"ы как-то согреться, я передвинул маленький столик в
глубину кабинета, поближе к еле теплой чугунной печке. Прямо передо мной
оказалась небольшая ниша, где были сложены чемоданы. Маленькая настольная
лампа бросала вокруг неяркий свет, который лишь частично освещал нишу с
вещами. Подымая глаза от работы и раздумывая, я рассеянно глядел на верхний,
освещенный чемодан, на металлическую окантовку, яркие гостиничные этикетки
и, словно синяки на его теле, следы нерасторопности носильщиков и многих
дней и ночей, проведенных в багажных отделениях вагонов. В какое-то
мгновение на никелированном запоре чемодана мне померещился светлый женский
волос. Я вскочил. Зацепившийся в замке, это действительно был,
один-единственный волосок, светлый и жесткий, как кусочек проволоки. У меня
не хватило сил подойти поближе и прикоснуться к нему рукой, ибо в эту минуту
по телу пробежала та же самая дрожь, что два месяца назад, в прихожей
альпийского отеля.
Следовательно, тогда все же кто-то с распущенными волосами лежал на
чемоданах, уронив на ладони лицо! Несколько минут я размышлял о своем
открытии, а затем, словно повинуясь какому-то внутреннему голосу, перенес
стол на старое место, вместе с лампой и бумагами. Я инстинктивно исключил
себя из мучительной игры, которую не затевал и которая была мне
неподвластна.
Становилось все холоднее. Я старался не думать о том, что только что
для себя открыл. Но когда мне наконец это удалось, понял, что неспособен
думать и о чем-либо ином. Я никогда не любил чрезмерную чувствительность и
то неопределенное, смутное состояние духа, в котором воображение легко
увлекает нас на ложные и бесцельные пути. Именно потому вся эта игра злила
меня и терзала. В отместку я хотел ответить на нее полным презрением, не
заниматься ею и больше в нее не вступать. А по сути дела, был вынужден
непрестанно думать об этом своем презрении и продолжал терзаться. Ничего не
помогало. Оставалось одно - лечь в постель, которая словно могила сулит
забвенье и исцеляет от всякой боли, хотя и менее совершенно, чем могила. Ах,