"Иво Андрич. Елена, женщина, которой нет" - читать интересную книгу автора

освещенного изнутри глобуса, возвещающие о незнакомых континентах и океанах,
о которых давно мечталось. Взор этих очей никогда не покоился на мне одном,
и я - совсем необъяснимым образом - мог наслаждаться всем, что они
созерцают, глядя будто бы на меня, ибо перед этими очами простирались,
вызванные ими самими, неведомые просторы нетронутых миров, в которых терялся
и мой, видимый облик. Они переводили взгляд и светлели с невозмутимой
точностью небесных фаз и в то же время сбивали с толку мои органы чувств и
увлекали их на невообразимые пути и ввергали в увлекательный обман.
Только иногда, оказавшись свидетелем неповторимых в своем величии
изумительных картин, которые изредка предлагают нам, соединившись, земля и
небо, я и сам заводил ту же игру, когда происходит подмена обостренных
органов чувств, их неограниченное умножение, и становится возможным
одновременно воспринимать явления, которые иначе, в иные, чем эти
праздничные, моменты, мы познаем и ощущаем изолированно, каждое отдельно.
(Такие минуты не имеют особого названия и позже, среди будничной суеты,
остаются как бледный свет в нашей памяти.)
Так, однажды, стоя на высоте в три тысячи четыреста метров и созерцая
под собой ледники, сверкающие на солнечном свете, который казался
неподвижным, я вдруг услышал, что от них поднимается легкий шум, какая-то
музыка, которую ухо с трудом различает и не может удержать. Точно так же
как-то в осенний хмурый день я одиноко стоял среди степи, простирающейся от
моих ног до неясной границы серого небесного свода. И пока я прислушивался к
тихому, но отчетливому свисту и стону травы, легкими серыми волнами
колышущейся под порывами ветра, вдруг на гребнях этих бесконечных волн я на
мгновенье увидел какой-то блеск, который глаз, привыкший ко всему, что он
видел дотоле, едва смог выхватить и приметить, и этот блеск, казалось, не
имел связи с солнцем.
Во время путешествий с Еленой такие, вообще-то редкие, случаи подмены
органов чувств происходили непрестанно, были вполне возможны и возникали с
легкостью сна и быстротой мысли. Это случилось и сейчас.
А когда на каком-то повороте солнце обошло поезд и появилось с Елениной
стороны, она на минуту закрыла глаза. Тогда я увидел ее тяжелые и
удивительные веки, под которыми жили и сами по себе пламенели огни, из-за
чего ресницы, не могущие удержать весь этот свет, мерцали легкими отблесками
червонного, темного золота в чудесных переливах.
Пока она сидела с закрытыми глазами, я успел рассмотреть ее лоб, лицо,
шею. Вокруг ее головы, словно летнее марево над зреющими плодами, трепетал
расплывчатый ореол мощного, но едва заметного излучения и таял в пробегающих
за окном неясных далях, в просторе, который под действием скорости на глазах
пассажиров словно разрывался на части и пропадал.
Так, преодолевая пространство, мы долго молчали: она - по законам
своего естества и появления, а я - упиваясь невыразимой сладостью ее
присутствия, которая росла, разливалась и уносила с собой все, о чем можно
было подумать и сказать.
Но в какое-то мгновение я не выдержал. Я забылся и на секунду прервал
молчание, только на миг, которого было достаточно, чтобы в двух словах
объяснить ей, как неизмеримо счастливее я всех людей на земле, вынужденных
проводить свои дни и ночи, делить свой хлеб и свое ложе с призраками - в
отличие от меня, имеющего женщину совершенного естества и облика.
Этого оказалось достаточно, чтобы женщина, олицетворяющая в моем