"Иво Андрич. Туловище" - читать интересную книгу автора

улавливал некоторых слов, но главное я все-таки уразумел.
Вот что рассказал турок.
Предки Гафиза жили в Сирии, но четыре последних поколения переселились
в Стамбул. Там они принадлежали к влиятельной наследственной улеме. Когда
возмутились внутренние области Сирии, а там часто бунтуют, туда послали
войска. Но когда войска не могут навести порядок и привести к повиновению,
они приносят только еще большие страдания и несчастья. С войсками двинулся
из Стамбула и Челеби-Гафиз. Взял его с собой сам главнокомандующий как
человека знатного рода из этой области. И как часто случается в неспокойные
и безумные времена, солдаты постепенно разбегались: никто еще добра в Сирии
не видел. Один за другим вернулись войсковые старейшины. В конце концов
остался один отряд под командой Челеби-Гафиза. Он взял на себя то, от чего
все бежали: своими силами усмирить Сирию и подчинить все живое законам
султана и своей воле. В сущности, войско стало его собственным, он сам
платил воинам, содержа их на средства области, которую усмирял.
Прежде всего он захватил земли, которые когда-то принадлежали его роду.
А земель вокруг было сколько хочешь, потому что перед отрядом Челеби-Гафиза
бежали все, кто только мог бежать. И без грамот и купчих земля становилась
его собственностью еще за два дня до его появления. Жители бросали имущество
и спасали свою жизнь, но и Гафиз топтал и бросал все; ему нужны были только
люди, только за ними он охотился.
В армию он пришел прямо из школы стройным и спокойным юношей с
необычайно белой кожей, черными глазами и рыжими, почти красными бровями и
усиками. И вот этот молодой Гафиз внезапно - как внезапно сбегает вскипевшее
молоко - превратился в предводителя отряда и кровопийцу. И все как-то
отодвинулось в прошлое: и прежние восстания против властей, и регулярная
армия, которая приходила усмирять бунт. Остались только Гафиз и Сирия,
которую он топтал и полосовал, как мог и умел.
Гафиз жег и палил. Сирия прозвала его Огненным Гафизом. Его раздражало
и выводило из себя все живое, все, что стоит на земле. Поэтому он жег и
крушил все на своем пути, приходя в ярость оттого, что камни не горят и что
нельзя загнать в землю последнюю травинку. "Я оставлю в Сирии только
небо", - говорил он, когда снисходил до того, чтобы говорить; и то, что он
делал, вполне соответствовало его словам.
Попав в беду, люди спрашивали себя, каким образом этот молодой,
застенчивый, кровь с молоком школяр превратился в змия, что режет и колет и
не может заснуть, если небо над ним не алеет от пожара. Что это за науки,
которые он изучал, что за книги он читал? В каком медресе этому обучают? Кто
и когда вселил в него эту ненависть, откуда взялся огонь, который все жжет и
рушит, не иссякая и не слабея? Так спрашивали люди, не зная, зачем
спрашивают, и никогда не получая ответа. И молились богу не потому, что
надеялись на помощь - бог тогда был еще на стороне Гафиза, а потому, что
Гафиза молить было бесполезно.
И люди бежали в пустыню, где смерть была более вероятна, но менее
ужасна, чем та, которую несли копья и смоляные факелы воинов Гафиза. Там, в
пустыне, сирийцы забивались в пещеры, выкопанные в крутых склонах песчаных
барханов. Но жажда и голод выгоняли их ночью искать воды и пищи на границах
оазисов. Здесь их поджидали люди Гафиза и убивали, как зверей на водопое. На
тропинках, ведущих к воде, и около водоемов всегда можно было видеть убитых
и раненых.