"Иво Андрич. Туловище" - читать интересную книгу автора

Так проходили годы, а Гафиз все усмирял Сирию, которая была уже на
грани смерти. Уничтожая и разоряя других, он приобретал и умножал свое
богатство. Воздвигал крепкие высокие строения, вешал на них тяжелые замки с
секретом и тяжелые засовы.
И к чему я все это тебе рассказываю? Ведь все равно всего не
расскажешь. Он жег, палил, вешал, насильничал и грабил. И все ему сходило с
рук, и ничто не могло его удержать: ни закон аллаха, ни власть султана, ни
слезы, ни ненависть тех, кого он преследовал. Но видишь (эти слова раб
произнес тихо и значительно, так что я даже посмотрел на его руки, будто он
и в самом деле что-то мне покажет, но он только слегка выпрямился и,
полузакрыв глаза, едва шевеля губами, начал низать слово на слово, быстро и
отчетливо, как бы читая молитву), видишь, есть спасение от любого страдания
и от любого зла: каждое мгновение человек может ошибиться, хотя бы на волос
ошибиться, и этого достаточно, чтобы принести ему смерть и погибель. А
подумай, из скольких мгновений состоит наша жизнь! Подумай и о том, что
легче ошибиться тому, кто преследует и действует, чем тому, кто страдает,
укрывшись в убежище. Люди думали, что нет на Гафиза управы и не видно конца
его насилиям. Но однажды и он ошибся: сжалился над слабой, умирающей
женщиной, встретившейся ему на пути. На мгновение перестал ненавидеть и
убивать, и этого было достаточно, чтобы и на него нашлась управа.
Преследуя одну знатную и многочисленную семью, которая скрывалась в
пустыне, Гафиз оторвался от своего отряда. Следы вели его одним из тех путей
в пустыне, которые проложены к воде, и привели к почти высохшему руслу. На
желтом песке под чахлым деревцем, не дающим тени, он увидел обессилевшую
девушку. Она была почти нагой, опаленная ветром пустыни, ее ноги и колени
были в кровавых ссадинах - так часто она спотыкалась и падала. Идти дальше
она не могла. Огромные, лихорадочно блестевшие глаза не источали больше
слез, но на обожженных солнцем щеках от высохших слез остались красные
борозды, похожие на раны.
Подняв глаза от земли, она увидела саблю Гафиза, короткую, но тяжелую,
как тесак, и, глядя высоко поверх сабли и воина, произнесла слова молитвы:
"Во имя бога милосердного превыше всякого милосердия". Прошептала как
существо, которое больше ничего не боится и ни от чего не защищается, ибо
уже мертво, и неизвестно только, почему сохраняет дар речи. Вместо того чтоб
нанести удар, Гафиз раскрыл объятия. Люди, догнавшие господина, застали его
еще в этом положении. На кисти правой руки Гафиза на ремне висела оброненная
сабля.
Гафиз приказал спрятать девушку в надежное место и не беспокоить ее. В
тот же день вечером, когда девушку привели к нему, закутанную в какой-то
мужской халат, он отослал ее в свой гарем.
Раб, до сих пор рассказывавший без остановки, поглядел в окошко под
часами и замолчал. Я тоже невольно посмотрел вниз. Слуги приготовляли
носилки, напоминавшие обычные, только из полотна и покрытые подушками и
покрывалами. На носилки тихо и осторожно поставили, точно колоду, Гафиза, и,
спустившись по каменным ступеням, рабы исчезли со своей ношей. Мой турок
заволновался и медленно, словно нехотя встал. Казалось, что он уйдет, не
окончив рассказа и не простившись. Но он остановился у самой лестницы и
снова заговорил быстро, комкая слова, точно боялся, что его каждую минуту
могут позвать, и потому торопился передать самое важное и необходимое, хотя
бы в главных чертах. Говоря, он уже смотрел не на меня, а на стену, будто