"Иво Андрич. Напасть" - читать интересную книгу автора

пути, как рассказать свою историю, рассказать искренне и душевно, как,
случается, поступают люди, лишь отдавая кровь свою, и, не имея никого ближе
и роднее монастырской братии, открывают ей свою душу. Парень спокойно
выслушал его до конца, но впечатление, произведенное на него, судя по всему,
не было глубоким, потому что несколько дней спустя он сбросил сутану и бежал
с той женщиной куда-то в Далмацию. Там, говорят, он открыл корчму, днем
напивался, а по ночам дрался со своею подругой.
С тех пор как фра Степан вступил в лета, все труднее становилось
уговорить его рассказать историю своей юношеской поры. И лишь фра Мияту
Коларовичу, толстому и угрюмому старцу с длинными усами и седыми косматыми
бровями, удавалось склонить его к этому.
- Не желаю я, смеются они и мешают, - роптал фра Степан.
- Да потому ведь мы тебя и заставляем рассказывать, чтоб посмеяться
вдосталь, а ежели б не мешали тебе, ты бы сам не ведал, чем кончить. Давай,
давай, начинай!
И фра Степан начинал, заранее зная, что ему не удастся закончить свой
рассказ, что конец, если он вообще сумеет дойти до конца, потонет в
раскатистом хохоте, а монахи разойдутся держась за животы, кашляя и едва
переводя дыхание. Страдал он потому, что не удавалось ему никого убедить,
будто история эта ничуть не смешна, если б дали ему спокойно и до конца ее
досказать. Он прекрасно понимал, что никогда ему это не удастся. И однако
всякий раз начинал опять.
Если эту историю немного очистить от самых низменных замечаний и
соединить места, где ее прерывали хохотом, то вот как примерно выглядит
рассказ фра Степана о напасти.

Лет двадцать назад отрядили фра Степана в Сараево помочь тамошнему
священнику в пасхальной исповеди. Священником там состоял некий фра Петар,
по прозвищу Барышник, известный и среди монахов и среди турок как человек
чистый, храбрый и порядочный; был он крупный, горластый и вспыльчивый, живой
и беспокойный точно юноша. Нигде не находил он себе покоя. Выдумывал всякие
поводы и нарочито изыскивал дела, только чтоб ездить, двигаться,
укладываться и разбираться. Спозаранку принимался он сетовать, что, дескать,
разрывают его на части больные, которых он обещал навестить, или одолевают
мирские заботы, какие-то купли-продажи: и уже разыскивал свою кожаную сумку
и бранил послушника за то, что тот не проворно готовит ему лошадь, и стоя -
пил кофе. И все для того, чтобы убедить других, а прежде всего самого себя,
будто крайне необходимо и срочно то, ради чего он выезжает. Он и умер потом
в дороге.
Из-за такой особенности в характере фра Петара часто случалось фра
Степану оставаться день-два одному. Но большой настоятельский дом, полный
сквозняков и каких-то шумов и потрескиваний, был ему неприятен. Днем фра
Степан ходил по делам, а вечера проводил в совершенном одиночестве.
Обменяется, бывало, парой слов с бабой Марой, кухаркой, но хворая и усталая
старушка, зевая, со свечкой в руке рано уходила к себе в хибару,
притулившуюся на противоположной стороне двора, у конюшни.
В эти часы и подступала та особенная подавленность, знакомая людям, не
желающим иметь ничего общего со страстями мира сего, но за которой,
незримое, таится стремление человека к радости. И тогда фра Степан долго
ходил по длинной галерее на первом этаже и вполголоса, гудя точно шмель,