"Павел Андреев. Двенадцать рассказов" - читать интересную книгу автора

преодолевают ее, раз или два перешагнув ее и вернувшись, не справляясь со
страхом за собственную проявленную смелость. А вот остальные двадцать
переступают эту грань по несколько раз в день, хмелея от чувства свободы,
вседозволенности и постоянной угрозы наказания за проявленную дерзость. Сам
факт их существования, их способность сохраниться и остаться людьми и есть
та мера человеческой удачи, которой определяется мастерство снайпера,
отмеряющего дозволенное нам и наказывающего нас за дерзость попытки откусить
от жизни больше, за большую цену.
Гун говорил нам: Жизнь прекрасна, но не дорога. И главное мы сами
должны назначать цену за нее! Важно не продешевить в своей дерзости...
Раз побывав там, за стеной, те двадцать из ста, остаются жить в том
мире, где все за все готовы платить любую цену ибо там все прямо, просто и
понятно!
... Часто у тебя срывает крышу? - я спрашиваю Кешу, пытаясь понять,
понимает ли он, что его не понимают другие люди. Последний раз, когда
сорвало крышу, я развелся. Сейчас вроде нормально. Никто не жалуется. А вот
тот раз, тогда я серьезно все делал. Это они думают, что я только гнал. А я
не гнал!!!.
Его история меня не удивила.
...Меня выкинули из института. Я вернулся на рудник. Квартиру мне не
давали. Поставили на очередь и я стал ждать. С родителями я не стал жить.
Съехал от них. Комнату снял у старой казашки, в квартале землянок, где
раньше жили основатели рудника зеки и ссыльные работяги.
Казашка была бабкой старой закалки курила Беломор, имела наколку на
руке и иногда материлась по-русски. Единственным условием, которое она
поставила, было условие не есть в ее доме свинину, уважая ее как
мусульманку. На том и договорились.
Все шло нормально. С бабкой я быстро сдружился. Хохлушка, с которой я
жил тогда, расписавшись по глупости, не все делала так, как я хотел. Но это
не волновало меня. Я еще сам не знал, чего хочу - упахивался на шахте до
беспамятства.
Однажды прихожу домой. Казашка сидит на улице, курит одну папиросу за
другой. Вижу, что злая. Захожу в комнату, а там моя хохлушка жарит шкварки,
запах на всю землянку! Я ей говорю, что ты делаешь, зачем бабку обижаешь? А
она мне отвечает, мол пусть потерпит, не для того ее муж в Афгане воевал,
чтобы здесь, дома, мусульман слушаться. Ну тут шторки у меня и упали. Не
стал я ее сразу убивать.
Выхожу на улицу. Подхожу к апе и говорю: Что я должен сделать, чтобы
исправить проступок моей жены?. А что мне делать? Как смыть позор с
оскверненного дома? Не убьешь же ты ее за это? - спрашивает апа у меня. А
почему бы и нет? - говорю я ей. Дело серьезное и решать его надо по
серьезному.
Выволакиваю свою благоверную за космы на улицу, срываю бельевую веревку
с простынями. Простыню ей на голову, петлю на шею, веревку на столб,
табуретку под ноги. Апа молчит, не мешает. Моя стоит с простыней на голове,
петлей на шее и только тихо так скулит. Народ смотрю уже сбегаться начал.
Люди там разные в землянках живут, многие из них уже рождаются с наколками.
Апа вдруг как заорет, что готова простить, чтобы я грех на душу не
брал, аллаха побоялся - вешать грех у них большой. А то я не знаю? Я ей в
ответ, а как же насчет оскверненного свининой дома, как быть с неверной? Все