"Павел Андреев "Шесть рассказов: Пыль, Дым, Шанс, Пуля, Старый анекдот, Самый легкий день был вчера!"" - читать интересную книгу автора

видел его. Дух был между нами и стоял лицом к комбату. "Душман?",
-- без обиняков спросил комбат афганца. "Нис, дуст",
-- афганец сделал удивленное лицо, голова его задергалась в ритм
выговариваемых им со скоростью пулемета слов. "Подойди-ка, сынок",
-- подозвал меня комбат и я , стараясь поднять как можно меньше пыли,
протиснувшись между жердями с виноградом и афганцем, пошел к нему.
"Посмотри за дверью, чтоб не мешали", -- сказал комбат. Я оказался
за его спиной. Афганец что-то лопотал, комбат слушал его рассеянно, зачем-то
глядя по сторонам. "Значит, много наших ребят положил,"- подвел он
итог разговору. Афганец видимо понял перемену, уловив настроение комбата по
интонации сказанного им. Он хотел что-то сказать в ответ, для убедительности
протянул руки к комбату и тут же получил от него жесткий удар
"шито" в живот. Несказанные слова застряли в его горле, задыхаясь,
он схватился за живот и согнулся пополам, продолжая хватать воздух
ртом."Сынок, дай-ка нож", -- комбат протянул руку, обернувшись
вполоборота ко мне. Тут я хочу объяснить, что нож я носил в эРДэ , в
специально пришитом кармане на клапане, что позволяло его доставать ,если
тянуть строго в верх из-за головы -- без ножен и, если тянуть вправо-вверх --
с ножнами. Вот и весь фокус.
Я, не успев понять,что происходит, достал по команде нож в ножнах. Это
было моей ошибкой. Комбат, приняв нож из моих рук, с поворота ударил им духа
по шее. Дух захрипел и опрокинулся от удара на спину, подняв тучу пыли.
Комбат, со словами: "Что ж ты меня позоришь, череп!", швырнул мне,
оголив нож, ножны . Ножны попали прямо мне в лицо, ослепив меня на миг.
Когда вспышка в глазах и искры от нее прошли, я увидел, как комбат, оседлав
тело духа, опрокинутое на спину, раз за разом вгоняет в него нож со словами:
"Где ж у него сердце-то ?". Пыль, что кружилась в этом бешенном
танце смерти в свете солнечных лучей, рожденном движением двух тел,
придавала картине какую-то нереальность. Когда комбат поднялся, я продолжал
стоять, завороженный этим солнечным потоком пыли...
Я так и запомнил этого духа. Косые лучи солнца сквозь дыры в стене
пронзают темноту сушилки. Гроздья винограда, собранные чьими-то заботливыми
руками, несмотря на войну и разруху. Подбитый танк. Взорванный мост. Арык с
сильным, но медленным течением. Погибший танкист. Наша группа, уставшая,
потная, вся в пыли. Комбат с воспаленными глазами. Кажущаяся прохлада
сушилки. Тело мертвого духа. Нож в моих руках со следами чужой, густеющей на
глазах крови. И пыль. Везде пыль. Мелкая, всепроникающая. Витающая над всем
происходящим. Медленно оседающая в черную лужу крови. И лишь в контрасте
солнечных лучей и темноты сушилки виден ее танец, наполненный глубоким, как
мне тогда показалось, смыслом. Мы все песчинки в шлейфе каких-то движений
судьбы. Кого-то она заставляет подняться и кружиться в этом танце света и
темноты, а кто-то остается неподвижным и безучастным, как тот дехканин с
мотыгой, не подозревающий о том, что ему тоже придется принять уже
уготованную ему судьбой участь:
Танк удалось вытащить и его утащили в бригаду прибывшие на помощь
танкисты. Батальон к вечеру все-таки вышел из зеленки , выполнил
поставленную задачу, прочесав район.
Мы спали в БэТэРах. Наспех умытые и накормленные. Утром нас ждал марш в
другой район боевых действий. Шел третий день бригадного рейда. Я спал в
родном БэТэРе. Мне ничего не снилось. И лишь спустя семь месяцев я стал