"Шервуд Андерсон. Бутылки с молоком" - читать интересную книгу автора

Он протянул мне пачку листов, исписанных небрежным, корявым почерком,
но я отказался разбирать его руку и попросил его прочесть вслух. Глядя
куда-то в сторону, он начал читать. Голос его дрожал. Все, что он описывал,
происходило в каком-то фантастическом городе, совершению мне незнакомом. Он
называл его Чикаго, но тут же говорил о великолепных, горящих разноцветными
огнями улицах, о призрачных зданиях, устремленных к ночному небу, и о реке,
бегущей по золотому руслу к безграничным просторам Запада. лВот,- подумал
я, - тот город, который и я сам и герои моего рассказа пытались найти еще
сегодня вечером, когда из-за этой жары я чуть не сошел с ума и больше не
мог работать╗. Жители этого города были людьми хладнокровными, смелыми; они
стремились вперед к каким-то духовным победам, которые были как бы заложены
в самом материальном облике города.
Сознательно стараясь развивать некоторые черты своего характера, я
научился быть грубым, но все же не мог бы отталкивать женщин и детей, чтобы
самому влезть в вагон чикагского трамвая, и точно так же не мог бы сказать
в лицо писателю, что произведение его никуда не годится,
- Вы молодец, Эд, это ведь здорово! Вы отличнейшую штуку написали,
просто на диво, под стать самому Генри Менкену* {Генри Менкен (1880-1956) -
американский писатель и критик} - помните, когда он пишет о Чикаго как о
литературном центре Америки. И разница лишь в том, что вы-то все время
живете в Чикаго, а он здесь никогда не жил. Одно только вы, по-моему,
упустили из виду: вы о бойнях ничего не сказали, но это можно вставить
потом, - добавил я и приготовился уходить.
- А это что же такое? - спросил я, увидав несколько листков бумаги,
которые валялись на полу около моего стула. Я поднял их и с жадностью стал
читать.
Как только я кончил, приятель мой рассыпался в извинениях, а потом,
кинувшись ко мне, вырвал у меня эти листки и выбросил их в открытое окно.
- Лучше бы вы этого не видали! Тут я тоже написал про Чикаго, -
добавил он, явно взволнованный. - Видите ли, вечером было так душно, и там,
в конторе, мне дали написать рекламу о сгущенном молоке, как раз в ту
минуту, когда я собирался удрать, чтобы приняться за свою настоящую работу,
и трамвай был набит, и ото всех пахло потом. Наконец я добрался до дома, а
здесь вот тоже у меня после отъезда жены полный разгром. Словом, писать я
не мог. Это меня огорчило. Понимаете, жалко было терять удобный случай, что
вот ни жены, ни детей, и тишина такая. Я пошел пройтись. Должно быть, я и
на самом деле уже дошел до полного одурения. Потом я вернулся и написал,
вот эту галиматью, которую сейчас выкинул.
Он снова повеселел,
- Ну ничего, все к лучшему. Эта дребедень меня немного расшевелила. А
потом как раз и получилась другая вещь, настоящая, насчет Чикаго, то, что я
вам прочитал.
Я вернулся домой и лег спать. Так вот, ненароком, я наткнулся еще на
одно произведение из тех, что, худо ли, хорошо ли, изображают настоящий быт
городов, больших и малых, не только прозой, но и яркими, выразительными
стихами. Что-нибудь в таком роде могли бы написать Сендберг или Мастерс*
{Карл Сендберг (род. в 1878 г.), Эдгар Ли Мастерс (1869-1950) -
американские поэты и писатели}, погуляв в один из таких душных вечеров по
улицам Чикаго, хотя бы, например, по Уэст-Конгресс-стрит. В том рассказе
Эда, который мне довелось прочесть,. действие сосредоточивалось вокруг