"Шервуд Андерсон. Дверь ловушки" - читать интересную книгу автора

он.
Старуха певунья уходила и уносила с собой ребенка, У Хью с Уинифред
начинался отрывочный разговор.
- Как ты себя чувствуешь сегодня, милый? - спрашивала она.
- Хорошо,- отвечал он.
Если дети были увлечены игрой, нить его мыслей не разрывались. Жена
никогда не разрывала ее так, как это делали дети, когда подбегали к нему и
начинали дергать его и тянуть за полы. По вечерам, после того как детей
укладывали спать, ничто уже не нарушало целости той скорлупы, в которой жил
Хью.
Иногда приходил кто-нибудь из его собратьев по колледжу с женой, или
же он и Уинифред шли к соседям. Разговаривали. Даже когда он оставался
вдвоем с Уинифред, не обходилось без разговоров.
- Что-то у нас ставни разболтались, - говорила она.
Дом был старый, с зелеными ставнями. Эти ставни постоянно
расшатывались и по ночам болтались на петлях взад и вперед, сильно хлопая о
стены.
Хью отвечал, что позовет плотника. Затем его ум ускользал к своей
обычной игре, вне присутствия жены, вне дома, в другой сфере. лЯ - дом, и
мои ставни разболтались╗, - говорило его сознание. Он видел себя живым
существом, которое заключено в скорлупу и пытается пробиться наружу. Чтобы
избежать отвлекающего от мыслей разговора, он брал книгу и притворялся, что
читает. Когда жена тоже начинала читать, он наблюдал за ней внимательно,
упорно. Нос у нее такой-то, а глаза такие-то. У нее был свой привычный
жест: когда она бывала поглощена страницами книги, ее рука тянулась к щеке,
касалась ее и затем опять опускалась. Волосы у нее были не совсем в
порядке. Со времени замужества и появления детей она перестала следить за
собой. Когда она читала, ее тело оседало в кресле, точно мешок. Она была из
тех, чья песенка уже спета.
Ум Хью занят был только фигурой жены, но, в сущности, не касался
женщины, сидевшей подле него. Так было и с детьми. Иногда, на одно
мгновение, они становились для него живыми существами, такими же живыми,
как его собственное тело. Потом на долгие промежутки времени они как будто
отодвигались вдаль, как напевающий голос няни-негритянки.
Как ни странно, негритянка всегда была для него чем-то действительно
существующим. Он чувствовал между собой и ею какое-то взаимное понимание.
Она была вне его жизни. Он мог смотреть на нее, как смотрят на дерево.
Иногда вечером, когда няня уводила детей наверх и укладывала их спать, а он
сидел с книгой в руках, притворяясь, что читает, старуха негритянка тихо
проходила через комнату, направляясь в кухню. Она смотрела не на Уинифред,
а на Хью. Он как будто подмечал какую-то странную нежность во взгляде ее
старых глаз. лЯ понимаю тебя, сын мой!╗ - казалось, говорили эти глаза.
Хью имел твердое намерение во что бы то ни стало привести в порядок
свою жизнь. лНу и хорошо!╗ - мысленно произносил он, словно обращаясь к
третьему лицу. Он был вполне уверен, что в комнате есть третье лицо и что
оно находится в кем самом, внутри его тела. Он обращался к этому третьему
лицу.
лДа, вот сидит она, эта женщина, на которой я женат. У нее такой вид,
словно она чего-то достигла в жизни╗, - думал он, будто говоря вслух.
Иногда ему даже казалось, что он сказал это громко, и он быстро и