"Михаил Анчаров. Козу продам" - читать интересную книгу автора

аэробика.
Колумб дрыгнул ножкой и встал с койки. Мужчина в бочке прокричал:
"Земля!!!" Бочка висела на фок-мачте, очень высоко. И к тому крик был похож
на кошачий. Так Колумб открыл Америку, хотя был уверен в том, что открыл
Индию. Это было в 1492 году.
"Вздор", "чепуха", "дрянь" - позади всех этих слов обрезки от
плотницкой работы. "Вздор" - это по-старому "стружка", "чепуха", это щепа,
"дрянь" - это дранка. Так что когда говорят "щепуха", "дрань", это не
ошибка, а старое произношение. Но что же у них общего: у вздора, чепухи и
дряни? Все они - отходы.
Раньше можно было пренебрегать отходами.
Потом от них стало некуда деваться, и их стали жечь - и стружку, и
щепки, и дрань...
Потом стало ясно, что отходы - это доходы. Диккенс даже роман написал
про состояние, нажитое на мусорных кучах.
А теперь вообще стало ясно, что мусор - это вторсырье. Сырье, правда,
но все-таки "втор". Кстати, а почему "втор"?
"Втор" от обычного сырья отличается только одним - ко "втору" надо
приложить смекалку, а сырье - это грабеж того, что природа скопила. А больше
ничем не отличается.
Неживое сырье, худо-бедно накопила природа живая, и человек его грабит,
а над "втором" надо еще головой повертеть...
Вернадский говорил - ничто живое не может жить в среде своих отходов.
Своих! Но чужие отходы - это и есть плодородная земля, почва, которая родит
плоды.
То есть вся наша родимая, а вернее, родящая земля - это и есть
"вторсырье". И потому уже пора говорить не "сырье", не отходы, и не
вторсырье, а просто вещества. Неживые вещества, которые в своих целях
используют живые существа - когда-то безмозглые амебы, а теперь используем
их мы, умники, которые свое неумение жить вместе называют духовной жизнью.
И сегодня патриотизм, защита родной земли - это защита, всей земли в
целом, планеты,- такая наступила наша энерговооруженность.
...Когда я демобилизовался, то первое, что сделал, это освободился от
нижнего белья. Белье бывает разное. То же самое было написано в брошюре о
вшивости, которую нам раздавали. Было написано: "Воши бывают разные".
Я не знаю, бывают ли они разные, но их было много.
Когда я написал в своей первой повести "Золотой дождь" об этом, то
редактор вшей мне выкинула.
- Почему? - спросил я.
Она сказала:
- Вши были только в империалистическую войну, а в эту войну - только у
немцев.- И посмотрела на меня умными глазами.
Я, конечно, знал, что это не так. Когда зимой эшелон останавливался в
снежном поле, то солдаты выскакивали наружу, расстилали нижние рубашки на
рельсах и прокатывали бутылками. Стоял треск. Да и на каждой тыловой станции
были вошебойки, куда мы сдавали обмундирование, и там его жарили раскаленным
паром и возвращали форму обратно со скрюченными брезентовыми ремнями.
Но я понял, что не важно, какая была война в жизни - в литературе война
должна быть элегантной. Повесть была дороже.
Так что когда я демобилизовался, то первым делом высвободился от