"Михаил Анчаров. Как птица Гаруда" - читать интересную книгу автора

6

...Гром... гром, слов нету... Слова стали будто каменный град... только
ветер помнит Зотов...
Все вынес - бой, глад, смерть, мор, боль, гибель близких, язвы тела и
почти смерть души. А чепуху, безделицу - вынесть не смог.
Пропали тетрадки Зотова - бумажный клок.
Может, капля последняя, может, судьба курок нажала, но он не смог.
- Дед, как пропали мои?...
А пропали те тетрадки, когда Сифилитик к деду в дверь постучал еще в
девятнадцатом лихом году. Дед открыл, они вошли.
- Значит, книжки ты свои хламные больше моих тетрадок пожалел?
- Те книжки написать некому, а ты, бог даст, все снова напишешь по
памяти. Садись и пиши.
- А если б я не вернулся?
- Тогда бы ты был жертва, - сказал дед. Выбило Зотова из бури на
островок, в дом родной, в наиголодном двадцатом году.
Вернулся Зотов Петр - первый Алексеевич с крымских дальних высот:
Алушта, да Симферополь, да Ак-булак, да Аи-Петри, да Черное море, теплое и
соленое, как кровь, как слеза на щеке. Вернулся из отряда товарища
Мокроусова, непобедимого матроса. В горах пекаря тесто месят на брезентовых
палатках для лепешек, лошади разбрелись по чаирам на пастбище, на дилижансах
пулеметы на луну смотрят. Спустились красно-зеленые с гор, били конницу
генерала Барбовича, Буденный от Перекопа шел, так и встретились. Главная
часть красно-зеленого отряда - в Красную Армию, а малая часть - в банду, в
горы, и опять нам эту банду с гор выбивать, по изменникам революции - рота,
пли! - эхо в горах чуткое, до сих пор в ушах звенит соколовской гитарой в
заледенелой Москве двадцатого страшного годочка, где только мешочники воют
да ветер в подворотнях.
- Петя-Петенька... живой вернулся... - Таня говорит: - Может, еще
выживем, может, я тебе еще ребеночка рожу... Сынок, посмотри, кто вернулся.
В буржуйке щепки горят, на ней два утюга стоят, накаляются. Таня из
чайника утюги поливает, в каморке пар, как в бане, дышать нечем, зато теплее
малость, - теперь все так делают. Обои где в сосульках, где пузырями, где
лохмотьями, а из-под них газеты старые - ничто их не берет, кроме пожара и
клопа.
- И моя мама, да, Петенька... И твой отец... И твоя мама и сестричка
Дусенька... Ага... на Семеновском кладбище... А дедушка жив, и бабушка, и
сынок наш... и я, и ты живы... и Немой жив... а об Саше, Иване и Коле не
слыхать пока ничего... и об знакомой твоей, Маше, не слыхать ничего...
Дедушка распух сильно, а книжки пожечь никому не дал, не пожелал.
- Ничего, Таня, ничего. От смерти уцелели и от жизни уцелеем. Мне паек
дадут как красному партизану. Должны...
Опять фортуна в крутой поворот пошла.
У банды в пещере ковры текинские, оружие, спирт да валюты миллионов
десять - иностранные бумажки, да николаевскими пятирублевками.
Стали ковры выносить, а в них бомба заложена. Рвануло Зотова золотой
казной на тот свет, но очнулся на этом со спиной развороченной и душой. В
госпитале спину зашили, осколки вынули, кроме одного, подле сердца, - не