"Михаил Анчаров. Как птица Гаруда" - читать интересную книгу автора

заплескивает.
Вошли, поздоровались. Кучер сверток втащил, видать, тяжелый. Из
оберточной бумаги наборная ручка торчит. На стол поставил. Маркиза на
табуретку села.
Началась четвертая Маркиза еще в пятнадцатом году, в германскую, когда
у Асташенкова уже ткацкая фабрика была в компании.
Перед воротами всегда шарманка играла, когда рабочие домой шли, -
Асташенков нанимал.
И были две подруги - последнего класса гимназистки, девки на выданье,
когда мимо музыки шли - останавливались. Одна подруга как услышит шарманку,
так по-французски поет да иногда и танцует - чтоб люди видели. А другая
стоит и смотрит молча, только переминается ботинками, затянутыми высокой
шнуровкой.
Однажды Асташенков проезжал. Пролетку остановил и смотрел, как одна
подружка танцевала и смеялась, потом перестала. И Асташенков поманил ее к
себе. Но она показала ему язык и ушла, пальцами пощелкивая. И дальше про нее
писано не будет. А другая осталась. И смотрела на него. Асташенков оглянулся
и увидел: красавица. Он очнулся, нахмурился и ей кивнул. Она подошла и
спокойно так поставила на подножку ногу в тугом высоком ботинке. И - пропал
Асташенков. Первый раз пропал. У него их три было, маркизы, эта - четвертая.
Потому что эта Маркиза уж больно хороша была, из гимназисток развратная
красавица.
Лицо было круглое, но прочное, не кисель. Нос короткий, рот - вырезной.
Глаза большие и прямо на тебя смотрят. В ушах - сережки-капельки, или
золотые, или камешком. Потом стала длинные носить, кистями в искорку. Ее
хоть в полушубок обряди, хоть в бальное, хоть в монашеское - все одно будто
голая.
В любой женщине есть большая или малая, но все же загадка. А у этой
Маркизы - никакой. Тем и страшна была - каждый мужчина в азарт входил ей
душу зажечь, да и сам зажигался. На том и горели.
- Пропал Асташенков, - ржали на Пустыре.
А потом революция - одна и другая, потом гражданская, потом голод,
потом продразверстка, потом нэп - каждый год, как жизнь и как смерть, и вот
уж Асташенков вернулся и вновь богат и возможен, и всех маркиз как ветром
сдуло, а с четвертой они опять встретились, как с судьбой.
- Разверни, - сказал Асташенков кучеру. Тот со свертка бумагу ободрал,
не жалея, а там деревянный футляр, коричневый, лаковый.
- Невестку позови, - сказал Асташенков. - Подарок ей.
- Таня, выйди. Тебе гостинец, - окликнул дед.
Таня вышла, увидела футляр и ахнула. Асташенков футляр отстегнул, -
швейная машинка "Зингер", черная и буквы золотые.
- Слыхал я, ты портниха... Паша Котельникова говорила, царство ей
небесное. Бери инструмент.
- Погоди... - сказал дед. - Как понять?
- Бери, - сказал Асташенков Тане. - Сейчас твоя работа пойдет. И
заработки, и клиенты приличные. - И кучеру: - Иди прочь, надымил. Пролетку
бы не угнали.
Кучер плюнул длинно на цигарку, кинул на пол и вышел.
- Вот хамье, - сказал Асташенков. - Ну что обмерла? Уноси.
- Погоди, Таня... - сказал дед. - Ну а чего ж ты хочешь за дорогой