"Анатолий Ананьев. Версты любви (Роман)" - читать интересную книгу автора

место, где снег был чистым, сбросил шинель и гимнастерку и умылся этим
снегом, натерев докрасна лицо, шею, руки, и бодрый, свежий, как будто и не
было ни долгой утомительной дороги, ни прошедшей бессонной ночи в бараке (да
и что значило для меня тогда не поспать ночь! Это теперь - чуть что, уже и
лицо помято, и вялость, и все на свете, а тогда!), готов был идти и
отыскивать дом Ксени.
"Мы въезжали в город со стороны шоссе Мозырь - Калинковичи, - рассуждал
я, - с севера, или, вернее, северо-востока, и остановились где-то сразу на
окраине. Значит, прежде всего надо выйти на то шоссе".
Я определил приблизительно, где была северная сторона города, и, надев
вещевой мешок и взяв чемодан, зашагал необычной для себя размашистой
походкой по слякотной - в те дни стояла оттепель! - разбитой машинами
дороге. Движение было еще редкое, город только просыпался от долгой зимней
ночи, открывались ставни на окнах изб, закуривались дымки над трубами, и
дворники с деревянными лопатами еще только закручивали свои неизменные козьи
ножки, примериваясь и приглядываясь к снежной жижице, прежде чем начать
работу. Я шел, заткнув полы шинели за пояс, перебрасывал с руки на руку
чемодан и оглядывал улицы. Мне казалось, что город мало изменился за те два
года, пока меня не было здесь. Это сейчас - другое дело; от того деревянного
городка сейчас, в сущности, мало что осталось; и вокзал не тот, многих
старых улиц и в помине нет, а выросли новые кварталы; если хотите, и той
избы, в которой жила Ксеня, тоже нет, а стоит на том месте белый пятиэтажный
панельный корпус; но в то раннее декабрьское утро, когда я пересекал город,
все мне казалось как будто знакомым - и избы, и ограды, и сами улицы,
широкие и слегка изогнутые, как в деревнях, и лишь не было заметно ни
окопов, ни черных воронок, как в памятную зиму, ни остовов сгоревших машин и
танков, ни кирпичных развалин, потому что все это было убрано, расчищено,
заделано; и все же, знаете, чем-то еще как будто фронтовым, военным веяло от
всего, на что я смотрел. Может быть, потому я так думаю теперь, что не везде
лежал плотно снег, а местами были проталины, проглядывала черная земля,
чернели оголенные тесовые крыши, и эта черно-белая пестрота как раз и
создавала такое впечатление, но мне, собственно, не было тогда никакого дела
до того, что создавало впечатление, я просто видел знакомый освобожденный
город, и те прежние чувства, когда мы впервые морозным утром въезжали в
него, и все, что было пережито мною вечером в избе Ксени и что я затем
пронес в себе по всем дорогам войны, и эти теперь охватившие меня волнения
перед встречей - все сливалось в одну счастливую и тревожную ношу, которую,
казалось, было тяжелее нести, чем отдавливавший плечи вещевой мешок и
оттягивавший руки чемодан.
Было уже около одиннадцати, когда я наконец вышел к шоссе Мозырь -
Калинковичи.
Едва я очутился на шоссе, как тут же мысленно повторил весь маршрут
нашего движения и сразу узнал улицу, на которую мы, въезжая, свернули тогда,
и еще издали увидел и узнал и избу, в которой ночевал сам, и комбатовскую
избу, что стояла напротив, через дорогу, вернее, ее избу, в которой были ли
дома теперь Мария Семеновна и Ксеня? Я тотчас же как бы увидел нашу
выстроившуюся вдоль улицы колонну, готовую к маршу, и определил место, где
стояла головная машина и где стояли мы - я, младший лейтенант Антоненко и
комбат. Да я и в самом деле стоял на том месте, как в памятное утро, и,
опустив чемодан на снег, к ногам, смотрел на избу Ксени; я испытывал, как