"Александр Амзин. В ночи" - читать интересную книгу автора

впечатления дневные, утренний запах озона и даже чужой разговор производят
на эпилептика обворожительное впечатление.
Он парит, и знает, что парит. Ему нравится парить. Он парит не сам -
скорее, это чувство схоже с увлекаемым мощным воздушным потоком лёгким
пером - сочиняются оды, перебор вариантов идёт легко и естественно; все
ответы эпилептика в таком состоянии - веселы и непринужденны - он рвётся
вверх и там находит совершенство, он увеличивает скорость и неожиданно
обнаруживает себя в камере предварительного заключения, а врач с кислой
миной трёт ему локтевой сгиб и ставит на ноги. В воздухе пахнет
кислятиной, и забывается то восхитительное чувство сопричастности к
совершенному, к единственному. Hевероятно болит голова.
- Больше?
- Да, - кивает Герман. - Больше. А ещё люди уходят в молчание после
полёта.
- Когда я увидел тебя там, у телевизора...
- Я летал.
Коричневый мир. Мир пыток, мир боли. Мир одиноких. Ты одинок даже в
переполненном вагоне метро. В воздухе пахнет коммунальной квартирой -
запах гниения, запах разложения, запах давно немытой плоти. Все ступени -
обязательно исхожены. Все аппараты напоминают тебе вещи пятидесятилетней
давности, и ты сам начинаешь понимать, что позади ничего не осталось, что
выпали все воспоминания, кроме самых обычных - можно говорить, можно
писать, глотать, не жуя, еду, можно даже спорить о политике - всё равно
это не приносит никакого удовлетворения.
Коричневый мир - сигнал деградации.
- Я...уже...неделю...в коричневом.
Голос его прервался, и тут я понял, что он был прав. Приступы начались.
В тёмной, не тёплой комнате пошёл смрад и хрипение, и всё вдруг
остановилось, лишь часы отстукивали секунды, а стрелка неторопливо
отходила от одной метки к другой.
Бойся приступов, которые начавшись, могут не прекратиться.
Бойся.
Чёрт, почему это с ним случилось? Я схватил его за руку, но рука
постоянно вздрагивала, и примерно каждые две минуты он напрягал её,
пытаясь вырвать. Я сидел неподвижно и думал, поступает ли ещё воздух,
дышит ли он, уже не человек, окончательно не человек - живёт ли он.
И с рассветом я перепоручил его доктору, а сам собрал чемодан и
отправился прочь.
Hа улице было тихо.
Hа столбах висели указатели:
"Серый мир"
"Ржавый мир"
"Коричневый мир"
"Синий мир"

Подумав, я побрёл по избитой серой дороге. Герман летал под облаками, и
я слышал его радостные вопли.