"Павел Амнуэль. Дорога к себе" - читать интересную книгу автора

блеском, не оставив ни одной ниточки, за которую можно было бы потянуть.
Зачем?
Мерсов понял, что мысли его начали двигаться по замкнутому кругу, и
заставил себя выключить компьютер, пока роман не заставил читать себя еще
раз. В который? Третий или четвертый?
Странный роман. Притягательный, как запретный плод. Кислый, как
недозрелое яблоко, вяжущий, как неспелая хурма, клейкий, как древесная
смола... Оторваться невозможно.
Что скажут коллеги? Мерсов свихнулся, изменил жанру, возомнил себя
Сартром, Кафкой или, на худой конец, Коэльо с Пересом-Реверте.
Это будут слова завистников, потому что никто из них не способен
написать ничего подобного "Вторжению в Элинор". И Мерсов не способен тоже,
но так уж получилось, такое выдалось стечение обстоятельств. Пусть это
чья-то дьявольская задумка, но, черт возьми, если литературный скандал сам
идет в руки, если все подстроено именно так, а не иначе, почему он должен
сопротивляться и мучить себя вопросами, на которые все равно не найдет
ответов?
И самое главное - не возвращать же Хрунову аванс, на самом деле!
"Процесс пошел", - как говорил по иному, конечно, поводу бывший генеральный
секретарь и первый президент бывшего Союза. Пошел издательский процесс, и
пусть себе идет, не все в природе можно остановить. И не нужно...
Мерсов едва доплелся до кровати и уснул прежде, чем сумел откинуть
покрывало. Ему снилась ночь, какой не могло существовать в природе, ночь
придуманного им Элинора. Во сне он почему-то не сомневался в собственном
авторстве, помнил о нем и с этой мыслью проснулся, когда солнце поливало
своим светом стены - один из лучей рикошетом попал ему на лицо, и, открыв
глаза, Мерсов подумал, что он не у себя дома, а в Элиноре.
"В моем Элиноре", - подумал он.
Почему он вчера сомневался в том, что способен написать такой роман?


* * *

Третью неделю Мерсов не находил себе места, по утрам занимался
никчемной деятельностью - перечитывал написанное прежде, днем бродил по
окрестным улицам, не уходя от дома слишком далеко; почему-то ему казалось,
что он потеряется в городе, знакомом с молодости; улицы, по которым он
тысячи раз ходил, выглядели чужими, он замечал то, что раньше не бросалось в
глаза, и удивлялся этим открытиям - на Вавилова, где, по идее, ему был
известен каждый камень и каждая выбоина в асфальте, Мерсов обнаружил вдруг
небольшой садик во дворе за мрачно-зелеными металлическими воротами. Садик
был чахлым, состоял из трех поникших лип и пыльного куста, но между
деревьями стояла скамья с наполовину выломанным сиденьем, и здесь можно было
приземлиться, смотреть на слепые стены окружавших двор домов и думать о
чем-нибудь, может, даже о том, что раньше здесь была настоящая волшебная
страна, описанная Уэллсом в рассказе "Дверь в стене", а потом мир изменился,
изменились все его волшебные отражения, и маленькая зеленая дверь стала
огромными темно-зелеными воротами, прекрасный сад обратился в куцую липовую
аллею из трех деревьев, а запах волшебства выветрился вовсе, перебитый
запахом гари, уличного смрада и обычного человеческого неверия.