"Песах Амнуэль. Крутизна" - читать интересную книгу автора

подземных Планк-вариаторов. Камни застыли фантастическими изваяниями.
Стартовая площадка. Куда? В будущее? В бесконечность? В бессмертие? Или -
в небытие?
У Игина стучит в висках, будто неслышный голос ведет обратный отсчет.
Сто. Девяносто девять. Есть время. Игин с ходу врубает клавишу селектора
пультовой. Тюдор сосредоточен, на вызов не отвечает, идет смена программ,
ответственная операция.
- Рен! - кричит Игин беззвучно. Что-то надвигается, холодное,
тяжелое, забирается в сердце, рвет, давит. Должно быть, так чувствуется
чужая боль. Или радость. Астахов стоит, подняв руки и весь он - как
звездолет на старте. Тридцать пять. Тридцать четыре...
- Рен... - шепчет Игин и пугается. Он не должен. Сейчас прав Астахов.
Кто сказал это: "Правы не миллионы, а один, если он впереди"... Не тебе,
Станислав, мешать этому.
Десять, девять...
Программа сошла, идет контроль, в комнате Астахова шуршит лента и,
притаившись, будто тигр перед броском, ждет своего мгновения реле времени.
Восемь, семь...
Странник уходит в свое странствие.
Шесть, пять...
Нужно ли человеку всемогущество?
Четыре, три...
Может, это - катастрофа?
Два...
Будут ли всемогущие любить?
Один...
Всемогущий Игин. Смешно.
Ноль.
Ничего не изменилось. Только волна боли прошла под сердцем. А где-то
на полигоне ушел человек. Мир стал другим. Это он, Игин, изменил его. "На
месте Астахова, - подумал он, - я полетел бы к Земле. Только к Земле..."
Он ждет, прислушиваясь. Тюдор с Огреничем - что заметят они? Тишина.
Может, аппаратура не сработала? Нелепая надежда - отсрочка операции. Игин
встает и, тяжело ступая на ватных ногах, бредет в комнату Астахова менять
ленту.
Только здесь он понимает, что опыт прошел. Лента, свернутая, лежит в
приемном пакете, реле отключилось. Все. Он стоит и повторяет: "Все". Мир
изменился. Что бы ни случилось, Игин никогда не сможет относиться к людям
по-старому. Будет смотреть на человека и думать: "Он всемогущ. Что сделает
он со своей силой?"



СТРАННИК

Мы сидели и молчали. Нет - разговаривали, не вслух, но глазами. Игин
рассказывал, как трудно ему было эти две недели, все время ждал он
чего-то, и хорошо, что конец смены, работы по горло, иначе было бы совсем
плохо. Я понимающе улыбался. Я не спрашивал его, что делал он в тот день,
приняв от Тюдора смену и оставшись один в пультовой. Я и сам знал это.