"Песах Амнуэль. Высшая мера" - читать интересную книгу автора

(какой это был год, тысяча девятьсот шестой, кажется?). Но я вмешался -
там, я убил человека - там. А здесь? Почему я не попал под машину,
переходя улицу? Действовал я подобно сомнамбуле или в полном - для
окружающих - сознании? Мне нужно хотя бы несколько минут - обдумать.
Девять сорок три.
Я вернулся на ту же скамейку в сквере, сел, облокотился, расставив
локти, закрыл глаза. Спокойно.
В обычном четырехмерии я - Лесницкий Леонид Вениаминович, сорок
четвертого года рождения, из служащих, еврей, разведен, без детей, имею
кое-какие способности, которые принято называть экстрасенсорными. И
гораздо большие, по-моему, способности к физическим наукам. Школьный мой
учитель физики, Филипп Степанович, говорил, что во мне есть искра, а
должен гореть огонь и его нужно раздуть. Я обожал решать задачи,
наскакивал на них как Моська на Слона, а Филипп Степанович тыкал меня
носом в ошибки. Однажды мы размышляли о том, куда мне пойти после школы. В
университет? Филипп Степанович морщился: слабо, слабо - он знал здешних
преподавателей. Сделают середнячка, фантазию выбьют. Нужно в Москву.
- Нет, - сказал он, неожиданно помрачнев, - можешь не пройти по
пятому пункту.
Я не понял.
- Ну, - сказал Филипп Степанович, - анкета, она... Ты еще не
усекаешь... Говорят, есть указание поменьше принимать вашего брата... Вот
Витька в прошлом году в физтех проехался... только до собеседования.
Талант! Я бы на месте...
Пятый пункт, значение которого растолковал мне Филипп Степанович,
если честно, мало меня тогда беспокоил. В Москву я не поехал потому, что
не отпустили родители, не было у них таких денег. Отец - переплетчик, мать
- счетовод. Откуда деньги? Поступил у себя в городе, с Филиппом
Степановичем связи не терял, учитель оказался прав, было здесь скучно,
по-школярски занудно, и после второго курса я все-таки отправился в
столицу с надеждой перевестись в МГУ.
Вопрос решался на деканском совещании. На физфаке толстенные двери, а
нам - нас пятеро переводились из разных вузов страны - хотелось все
слышать. С предосторожностями (не скрипнуть!) приоткрыли дверь, в нитяную
щель ничего нельзя было увидеть, но звуки доносились довольно отчетливо.
Анекдоты... Лимиты на оборудование... Ремонт в подвале... Вот, началось:
заявления о переводе. Замдекана:
- Видали? Пятеро - Флейшман, Носоновский, Газер, Лесницкий, Фрумкин.
Прут, как танки. Дальше так пойдет... Что у нас с процентом? Ну я и
говорю... Своих хватает. Значит, как обычно: отказать за отсутствием
вакантных мест.
Мы отпали от двери - все пятеро, как тараканы, в которых плеснули
кипятком.
Долго потом ничего не хотелось - ни учиться, ни работать. Прошло,
конечно, - молодость. Когда я рассказал все Филиппу Степановичу, он
вцепился в спинку стула так, что костяшки пальцев побелели. Вдохнул,
выдохнул.
- Спасибо, - сказал он, - дорогому Иосифу Виссарионовичу за ваше
счастливое детство.
Я не понял тогда, при чем здесь почивший вождь народов и детство,