"Александр Амфитеатров. Женское нестроение" - читать интересную книгу автора

выдержать конкурренцiи съ десятирублевымъ золотымъ, который ей предлагаетъ
частный повЪренный Чижикъ за то, что она придетъ къ нему на квартиру пить
чай съ конфектами, изъ фарфороваго блюдечка, съ серебряной ложечки? За
гривенникъ въ сутки - перспектива убирать "невЪжество" за котами; за десять
рублей въ сутки - серебряная ложечка и фарфоровое блюдечко. Ей-Богу, бой
соблазновъ слишкомъ неравенъ.
- Должны же быгь нравственныя начала въ человЪкЪ!
- A вотъ ты сперва внЪдри ихъ въ человЪка, эти нравственныя начала, a
потомъ уже съ него и спрашивай стойкой нравственности. Да внЪдряй-то
разумно, съ ранняго дЪтства, да, главное, въ сытаго и не битаго. A то y
насъ, за спорами, какiя школы лучше для народа, вовсе никакихъ нЪтъ. Откуда
же ему нравственными началами раздобываться? Ищемъ, чего не положили, и
сердимся, что не находимъ.
Читатель остановитъ меня:
- Позвольте. Вы начали положенiемъ, что проституцiя уничтожится только
тогда, когда совершится реформа женскаго труда, образованiя, права. A теперь
выходитъ y васъ какъ-то; что чуть ли не вся бЪда въ томъ, что мы платимъ
мало жаловаиья женской прислугЪ. Такъ прибавить, - и вся недолга.
- Прибавить? A нуте-ка! прибавьте!
И вспоминаются мнЪ блестящiе черные глаза и насмЪшливое лицо одной
странной интеллигентной дЪвушки, самаго оригинальнаго и гордо
разочарованнаго существа, какое зналъ я вь жизни. Въ теченiе нЪсколькихъ
лЪтъ она перебывала учительницею, гувернанткой, помощницею бухгалтера въ
банкирской конторЪ, телефонною барышнею, выходною актрисою, счетчицею въ
желЪзнодорожномъ правленiи, секретарствовала y знаменитаго писателя и
завЪдывала книжнымъ магазиномъ. Служила всюду хорошо, по службЪ нигдЪ
никогда никакихъ упущенiй, но... всегда и вездЪ всЪ какъ будто немножко, a
иногда и очень множко недоумЪвали: зачЪмъ это ей? Красавица, a служитъ. Ей
бы на содержанiи, въ коляскахъ кататься, a не надъ конторкою спину гнутъ.
- iенскiй трудъ! Боже мой! Я работала, какъ волъ, по двЪнадцати часовъ
въ сутки, становилась полезнЪе всЪхъ служащихъ, - и не могла подняться выше
пятидесяти, шестидесяти рублей жалованья. Когда я жаловалась, что мало
получаю, что моя работа стоитъ дороже, на меня широко открывали глаза и
возражали: - Помилуйте! Это мужской складъ! Сколько y насъ мужчины
получаютъ! - Да вЪдь они за пять часовъ получаютъ и еще дЪлаютъ вамъ все,
спустя рукава, a мы по двЪнадцати сидимъ...
- Невозможно-съ! По принципу-съ!.. На то они мужчины... Но, стоило мнЪ
перестать быть "служащею", a улыбнуться и пококетничать, какъ полагается
женщинЪ "по природЪ ея", и... Сезамъ отворялся. И прибавка, и ссуда, и
награда... Такъ вотъ и тычутъ тебЪ въ носъ всю жизнь: покуда ты, баба,
лЪзешь заниматься нашимъ мужскимъ дЪломъ, дотолЪ тебЪ, баба, цЪна ломаный
грошъ, хоть будь ты сама Семирамида Ассирiйская. A вотъ займись ты, баба,
своимъ женскимъ дЪломъ, и - благо тебЪ будетъ: купайся въ золотЪ, сверкай
бриллiантами, держи тысячныхъ рысаковъ. A женское дЪло выходитъ, по
ихнему, - проституцiя.
- Самостоятельности хочешь? Не желаешь смотрЪть на свЪтъ изъ-за
мужниной спины! Ну, и бейся, какъ рыба, объ ледъ.
- Господа, будьте же справедливы! За что?
- Ни за что, а... выходи замужъ.
- Да если я никого не люблю?