"Андрей Амальрик. Нежеланное путешествие в Сибирь" - читать интересную книгу автора

даже присутствовали на ее открытии, вполне могли быть приняты меры, чтобы
такие выставки не повторялись без ведома властей и чтобы были закрыты
действительные или воображаемые каналы, по которым работы русских
авангардистов попадали за границу.
В Москве, таким образом, отношение к парижской выставке было самое
двусмысленное. Очень интересно было узнать, как отнеслись к ней за границей.
Сведения доходили самые противоречивые. Складывалось впечатление, что
французы встретили выставку довольно сдержанно, а англичанам и американцам
она понравилась. Те немногие газетные статьи, которые я видел, подтверждали
это. Зверев ругал французов, особенно от него доставалось Луи Арагону,
который, как говорили, выступил в "Леттр Франсез" резко против выставки.
Мне казалось, что теперь было бы очень интересно, если бы Зверев дал
интервью кому-либо из иностранных журналистов в Москве. Зверев был не
против, но считал, что касаться выставки и вообще искусства опасно, и хотел
говорить в основном о своей любви к черепахам. Как бы то ни было, вопрос об
интервью мы с ним решили, дело оставалось только за интервьюером.
Я решил поговорить об этом со знакомым американским дипломатом. Как раз
накануне нашего разговора один художник пригласил Зверева и меня к
американскому журналисту, имя и фамилию которого он забыл и помнил только,
что его жену зовут Кристина и что сам он интересуется русской живописью. Мы
не строили из себя важных господ, и для нас этого было вполне достаточно. В
тот вечер журналиста не было дома, и художник по телефону договорился с
Кристиной, что позвонит через два дня, он не называл нас и сказал только,
что с ним зайдут двое его приятелей. Когда я рассказал об этом своему
знакомому и спросил, не знает ли он этого журналиста, он сказал, что это
Роберт Коренгольд, корреспондент "Ньюсуика", и что я вполне могу поговорить
с ним об интервью.
Мы собирались звонить Коренгольду на следующий день вечером, однако
рано утром мне позвонил дипломат и сказал, что он хочет зайти ко мне со
своим другом, о котором мы говорили вчера. Я понял, что речь идет о
Коренгольде. Мы договорились, что они зайдут послезавтра, в 12 часов дня.
Завтра мне обещал позвонить Зверев, и я хотел предупредить его.
Оказывается, как раз в день нашего несостоявшегося визита к Коренгольду
он получил телеграмму от своей редакции с указанием взять интервью у
Зверева, так как в номер идет статья о парижской выставке. Сделать это надо
было как можно скорее, иначе интервью уже не пошло бы. И вот в то время, как
мы набивались в гости к его жене, он сам рыскал по городу в безуспешных
поисках Зверева. Сначала он пытался разыскать его через своих сомнительных
русских друзей, молодых художников и писателей. Эти молодые друзья, о
которых я еще скажу несколько нелестных слов, нашли, как я узнал потом,
Зверева, но у Коренгольда была уже к тому времени договоренность с
дипломатом о встрече со Зверевым у меня.
Зверев не позвонил мне в обещанное время, но я думал, что он еще
позвонит или зайдет завтра. Но утром вместо Зверева ко мне пришел художник
Плавинский и сообщил, что позавчера Зверев неожиданно лег в больницу на
операцию. Тогда я решил позвонить Коренгольду, чтобы предупредить его. Дома
никто не отвечал, а из конторы ответили, что господина Коренгольда нет и
неизвестно, будет ли он сегодня. Когда я выходил из телефонной будки - я
звонил из автомата - то увидел, что прислонившись к ней с другой стороны с
индифферентным видом стоит какой-то молодой человек. До 12 часов оставалось