"Андрей Амальрик. Записки диссидента " - читать интересную книгу автора

интересно, отчасти за свои пьесы я и попал в сибирскую ссылку. Первым
режиссером, у которого я взял интервью, был Валентин Плучек - главный
режиссер Театра сатиры. Я сходил на один его спектакль, хороший, и спросил
Гинзбурга, как раз за несколько дней до его ареста, что бы он мне
посоветовал прочесть о Плучеке. Гинзбург ответил, что ничего о Плучеке
читать не советует, а советует прочитать "Вестник АПН", для которого я буду
писать, чтоб я знал, как там пишут, и писал так же. С Плучеком - совершенно
случайно - мы начали с живописи, он с интересом расспрашивал о
несостоявшейся выставке в клубе "Дружба". Но только мы перешли к театру, как
будто что-то щелкнуло в нем, он заговорил обкатанными фразами, даже голос
изменился. Как только он кончил записывать, он опять, обрел человеческий
голос.
Постепенно я перестал заранее ходить на спектакли, скорее норовил потом
попросить у режиссера бесплатный билет, ничего не читал и никак не
готовился - и, конечно, один раз был наказан за свою наглость. Срочно нужно
было интервью Андрея Завадского о советском театре - он интервью давать
отказывался, и я предложил хитрый план: Завадский только что был в Англии, я
попрошу у него интервью об английском театре, а там уж постепенно сведу
разговор на советский. Завадский клюнул на эту удочку - но вскоре
выяснилось, что я не знаю английского режиссера, который ему больше всего
понравился, и он говорить со мной отказался. Едва я, удрученный, вышел из
театра, как вспомнил, что статью именно этого режиссера о театре без
занавеса я буквально вчера читал в бюллетене посольства США в Москве -
видимо, мои знакомства с американцами и моя работа для АПН относились к
каким-то несовместимым в моей голове сферам. Скажи я про эту статью, я бы
очаровал Завадского, но не возвращаться же было с криком "Я вспомнил! Я
вспомнил!"
Возглавлял Завадский Театр имени Моссовета, названия советских театров
вообще нешуточны: Театр имени Московского Совета, Театр имени Ленинского
комсомола, Театр имени Советской Армии. Да и их главные режиссеры походили
скорее на генералов, чем на режиссеров. Несколько иное впечатление
производил Леонид Варпаховский - тогда было много шуму вокруг его постановки
"Дней Турбиных" Булгакова. Как и Плучек, он был одним из последних учеников
Всеволода Мейерхольда: когда тот ставил "Ревизора" Гоголя, там у жены
городничего должны были из тумбочки выпрыгивать молоденькие офицеры, вот
Мейерхольд и подбирал себе в студию молодых людей, таких, чтобы помещать в
тумбочку. При всем успехе и благополучии Варпаховского чувствовалось, что
что-то в нем сломано, он много лет провел в лагерях на Колыме, потом был
режиссером театра в "столице Колымского края" Магадане - я не знал тогда,
что шесть лет спустя побываю в этом театре. Варпаховский производил
впечатление большого интеллигента - и вдруг вышла толстая бабища,
совершенный тип еврейки, торгующей рыбой на южном базаре, его жена, она и
была торговкой - в ларьке в лагере, где он сидел; она спасла его, когда он
"доходил", затем они поженились в Магадане и жили, насколько я понимаю,
счастливо, что делает честь им обоим. Он отнесся ко мне дружески, хвалил мою
пьесу "Конформист ли дядя Джек?" и, поскольку поставить ее в советском
театре было невозможно, предложил переделать какую-нибудь повесть Гоголя для
сцены - я выбрал "Нос". Но когда КГБ решил выслать меня из Москвы и обо мне
начали наводить справки в театрах, Варпаховский, не сам, а через свою
лагерную жену пьесу мне сразу же вернул.