"Генрих Альтов. Клиника "Сапсан"" - читать интересную книгу авторасироты. Светлые головы. Доктора наук. Но неделю назад один улетел работать
куда-то в Африку. А второй вчера чуть не сломал себе шею на мотогонках и сейчас находится в аккуратной гипсовой упаковке... Я все еще не понимал Панарина. Почему испытатель обязательно должен быть молодым ученым? Почему, наконец, этим испытателем должен быть я? - Допустим, - сказал Панарин, - опыт состоялся. Вы стали моложе на десять лет. И при этом сохранили память, знания и способности. Все, как до опыта. Вы бы согласились? Отлично бы согласились! А теперь допустим, что вместе с десятью годами исчезнет и то, что было завоевано. Нет тридцатилетнего доктора наук. Есть двадцатилетний студент, которому снова придется искать свое место в науке. Представляете?.. - Он продолжал: - Ну, давайте сначала. Вот три варианта. Первый: прямое увеличение продолжительности жизни. Практически это означает долгую старость, потому что увеличение пойдет главным образом за счет этого периода. Не растягивать же детство на сотни лет. Естественное долголетие - именно долгая и бодрая старость. Типичное не то! Второй вариант: вечная молодость. Опять плохо. С годами люди не всегда умнеют. Болван, например, чаще всего остается болваном. Представляете - вечно бодрый болван, которому износу нет... Разумеется, не в одних болванах дело. Когда человек сложился, дальше идет главным образом количественное развитие. Самый верный способ резко замедлить прогресс - дать всем вечную молодость. Вы же знаете, какая в науке погоня за молодыми учеными. Молодые - значит новые. Им легче разворошить тщательно отшлифованные теории. Ученому старшего поколения трудно уйти от сложившихся теорий: он их сам складывал, сам шлифовал. Гений не в счет. Если хотите, сущность гения в том, что он может вот: третий вариант бессмертия в том, чтобы стать новым человеком и начать с самого начала. По аллее шли люди, и Панарин замолчал. А я думал, как объяснить мой отказ. Мне хотелось, чтобы Панарин правильно меня понял. Я работаю над совершенствованием эвротронов - логических машин, способных решать изобретательские задачи. Пусть эта работа и не столь значительна, как работа Витовского и Панарина, но она нужна. Если я исчезну (даже мысленно как-то странно произносить эти слова), распадется целый коллектив. - Целый коллектив? - переспросил Панарин, когда я изложил ему свои соображения. - Ну и что? В вашем коллективе сорок человек. Есть коллектив побольше - три с половиной миллиарда человек. Человечество. Он искоса посмотрел на меня и вдруг произнес совсем другим, очень спокойным, тоном: - Ладно. Не хотите - не надо. Но вы, надеюсь, можете поехать к Витовскому и повторить ему свой отказ? Панарин хитер, он хорошо знает особенность этой проблемы: можно сказать "нет" и еще сто раз "нет" и все равно не перестанешь думать. Десять лет жизни. "То, что было завоевано". Я хорошо запомнил эти слова. Да, десять лет моей жизни - непрерывная и напряженная битва. Прежде всего битва за знания. Нельзя продвигаться в новой области, не перемалывая двойную и тройную норму информации. Потом битва за право работать над своей темой - ее считали нереальной, полуеретической. Мне говорили: |
|
|