"Ал.Алтаев (Маргарита Ямщикова). Гроза на Москве " - читать интересную книгу автора

увели бы этого смелого обличителя; но во взгляде Филиппа было столько
ласки и страдания, в голосе столько силы и кротости.
- Хотя и высок ты саном, но естеством телесным подобен всякому
человеку. Тот поистине может назваться властелином, кто владеет сам собой,
не подчиняется страстям и побеждает любовью. Слышно ли когда-либо было,
чтобы благочестивые цари сами возмущали свою державу? И между
иноплеменниками никогда подобного не бывало.
Филипп не дрогнул и тогда, когда глаза царя налились кровью и он
крикнул, задыхаясь:
- Что тебе, чернецу, до наших царских советов? Или не знаешь, что мои
же хотят меня поглотить?
- Не обманывай себя напрасным страхом, - покачал головою с кроткою
грустью митрополит, - избранный священным Собором и по твоему изволению,
пастырь я Христовой церкви, и мы все заодно с тобою.
Царь оперся на ручки кресел, привстал и закричал, весь бледный, с
вылезшими из орбит глазами:
- Одно лишь повторяю тебе, честный отче, молчи... - И опять, овладев
собою, он понизил голос и почти прошептал: - Молчи, а нас благослови по
нашему изволению...
Он тяжело дышал, опустив голову на грудь. Кроткий, ровный голос
заставлял царя терять последние силы, но твердо помнил он одно: ужас при
мысли, что кроткий старик хочет подчинить его, как подчинил некогда
Сильвестр. А в душе страшно метались обрывки далеких воспоминаний:
неприглядное детство, тайные слезы в уголке неприветного дворца, унижения
и кроткие, ласковые утешения Федора Колычева, молодого боярского сына с
ласковыми, чистыми, как у ребенка, глазами.
Он плохо слушал теперь эту речь; до него долетали обрывки:
- Наше молчание кладет грех на душу твою и несет всеобщую смерть:
худой кормчий губит весь корабль...
А потом шли тексты священного писания:
- "Да любите друг друга, яко же Аз..."
Царь молчал, потом заговорил, оправдываясь; и опять в ответ звучала
тихая спокойная речь. Тогда, не выдержав, он закричал полным ужаса и
страдания голосом:
- Уйди, владыка святой, уйди! Не рви мне душу... не прекословь: не
отпущу боярина Федорова...
В это время царица вела в саду тайную беседу с царевичем Иваном. Она
увидела его из окна сада и упросила свою любимую сенную Дуню привести в
сад.
Сенные девушки с дежурными боярынями убирали дорожки, куда от ветра
напорошило яблочных лепестков; царица сидела на каменной скамье рядом с
царевичем поодаль и кормила рыб.
- Гляди, царевич, - говорила она ласково, - рыбка-то, рыбка, перышки
распустила... а очи... так и светятся...
Она наклонилась, дразнила крошками рыб, и жемчужные поднизи ее
головного убора почти касались воды. Внизу, резко разрезая хвостом гладь
пруда, сновали рыбки.
- Гляди, царевич, - тихо смеялась царица, а сама, не глядя на него,
зашептала: - Гляди в воду, а сам отвечай: в застенках бываешь?
По лицу мальчика скользнула улыбка; взгляд сделался наглым.