"Светлана Аллилуева. Книга для внучек" - читать интересную книгу автора

Все в комнате было как тогда, более двадцати лет назад. Портрет молодой
цветущей Наталии Васильевны на стене. Фефа всегда сидел, стоял, говорил, как
бы не выходя из поля зрения больших серых глаз своей матери. Безусловно,
Фефа помнил их собственное возвращение из эмиграции в 1922 году, когда его
отчим, Алексей Толстой, и Наталья Крандиевская, его мать, решили вернуться в
советскую Россию. Фефа потерял мать, навсегда разошелся с Толстым,
сделавшимся советским вельможей. О, Фефа знал, что гово рил! Возвращение -
это иллюзия. Он был очень болен. В таком состоянии здоровья никто не
притворяется и не пытается говорить приятные вещи. Федор Федорович
Волькенштейн умер всего через несколько месяцев после нашего свидания.
Я чувствовала в те дни, что погружаюсь в какие-то темные воды, как это
бывает в дурном сне, когда все затопляется и знаешь, что тонешь. Кошмары о
потопе - как говорят психологи. Глубоко подсознательная, жуткая вещь. Вот
так именно я и чувствовала себя в те дни.
Тем временем власти решили по-своему. Они считали, что пора нам
"осесть", переехать из гостиницы, где мы жили уже несколько недель, и
отправить Ольгу в ту самую показушную школу с бассейном для плавания, где
она так боялась завуча. И нам была предложена колоссальная квартира в здании
рядом: в новом доме, выстроенном недавно исключительно для членов Политбюро
и их семей. Нам была показана квартира покойного Пельше - более девяноста
квадратных метров. Ольге понравились довольно модерные интерьеры,
великолепный вид на Москву открывался сверху, с какого-то -надцатого
этажа... Но она ничего не понимала: жизнь была бы, как в клетке, с постовым
у дверей, при входе.
"Начинайте жить!" - сказал официальный представитель Совмина,
показывавший нам это великолепие, как будто до того мы еще никогда не
существовали. По советским стандартам, это был верх роскоши. Это был также
верх - дальше некуда - того состояния постоянной показухи, в котором нас
по-видимому, решили теперь держать: дом был рядом с этой показной школой, на
Спиридоньевке, то есть совсем рядом также с Домом приемов МИДа, который
посещает в различных обстоятельствах весь московский дипкорпус и все
иностранные корреспонденты. Как ни оторвалась я от московской


52

жизни, но тут уж даже мне было ясно, что это за жизнь у нас будет. И я
сказала вежливо, что "это все прекрасно, но уж слишком большая площадь для
нас двоих" и что мне надо подумать.
"Подумайте, подумайте! - бодренько отозвался представитель Совмина. -
Хватит уж вам кочевать. Вот и дочке понравилось здесь, да?" - сказал он
весело и получил в ответ фотогеничную улыбку, без которой в Калифорнии не
рождается ни одна девочка. Он истолковал это как знак согласия. Но я-то
понимала, что если мы сейчас примем вот этот статус, предлагаемый нам, этот
образ жизни, то мы обречены. Потому что впоследствии мы будем существовать в
этой золотой клетке, и моя дочь будет первой, кто взбунтуется против такой
жизни.
Мне дали еще некоторое время, чтобы подумать.