"Юрий Алкин. Предательство" - читать интересную книгу автора

далекое прошлое, туда же, куда в свое время были поочередно отправлены
плюшевые медведи, солдатики и волшебные сказки. Теперь меня волновали иные
предметы. Любовь - не первая, а "настоящая" перемешивалась с искренним
желанием перевернуть мир или хотя бы его часть. В эту гремучую смесь летело
все - новые горизонты, большие надежды, непримиримость и мало чем
подкрепленная, но почти безграничная вера в себя. И теперь мне требовались
соответствующие книги. Мои кумиры того времени не искали затерянные
сокровища - они доказывали всему миру, что они чего-то стоят. При этом
некоторые из них попутно успевали бороться с окружающей несправедливостью. К
абстрактной и наивной романтике не было и могло быть возврата...
Отбирая как-то книги для сына знакомых, я открыл один из синих томов,
ожидая испытать знакомое чувство превосходительного умиления, сопровождавшее
подобные экскурсии в детство. Полчаса спустя я с трудом оторвался от чтения.
Оказалось, что наивным была не книга, а я сам. С этих страниц в лицо мне
глянули отнюдь не бесплотные авантюристы. Нет, это были подлинные живые
люди, которых волновали столь близкие мне вопросы. Они влюблялись, они
строили свою жизнь, они боролись за место под солнцем, делая это с открытым
забралом, они опять менее всего были литературными персонажами. Я открыл
другой том, потом еще один, еще... Неужели именно этими тестами я восхищался
в те далекие времена? Но ведь я был просто не в состоянии понять, о чем
здесь идет речь! Мое подростковое увлечение этими книгами предстало теперь
не более чем поверхностной интерпретацией превосходной литературы.
За несколько месяцев я перечитал все собрание сочинений. Ни один другой
автор не отражал в лучшей степени то, что волновало меня в то время. Снова в
его книгах трепетала жизнь - чуть более полная, чуть более манящая, чем
реальность, но пропитанная вполне земными проблемами. Я продолжал
перечитывать их - год, другой, третий - пока из бурлящей юности постепенно
не перешел в состояние именуемое "способный молодой человек". Свершилась
очередная переоценка ценностей. Оформились и несколько сузились цели, любовь
узаконилась браком, мир оказался слишком незыблемым для того, чтобы
стремиться его переворачивать. Куда-то ушел юношеский пыл, унося с собой
интерес к питавшей его литературе. И вместе с книгами, которые я открыл для
себя в семнадцать лет, вторично уплыла в прошлое вереница индиговых томов с
тисненым черными буквами именем автора. Все было так понятно и
естественно...
Странности начались тогда, когда я перешел тридцатилетний рубеж. К
этому времени я уже давно понял отличие реальной жизни от книжной и не
рассматривал книги как альтернативу реальности. Да и ни малейшей
необходимости в подобной альтернативе не было. Настоящая жизнь оказалась
полна интересных дел и целей. Они были, пожалуй, не так красивы, не так
тропически ярки, как те, что влекли меня к себе пятнадцать лет назад. Но они
были материальны и вследствие этого значили больше чем прекрасные, но
существующие лишь в воображении литературные миры.
Я не охладел к чтению, но уже не восхищался героями и их поступками.
Теперь меня занимали не столько персонажи, сколько их создатели, вернее то,
что они хотели сказать своими книгами. Я искал мысли вплетенные в ткань
рассказа. Произведения, которые могли похвастаться только лихой интригой и в
лучшем случае избитыми истинами представлялись мне не более чем пустышками.
Книги детства и ранней молодости пылились в шкафу. Среди них, вызывая
грустную улыбку, стояли синие томики.